Бугасси подошел к дереву, ступая так, словно у него болели ноги — а так оно и было — и встал под куку. Он повернулся лицом на восток, туда где небо уже начинало сереть, а солнце было под самым горизонтом, и сложил руки на груди.
— Когда лучи солнца упадут на куку, — сказал он торжественным, хотя и слегка охрипшим голосом, — гнаямката уйдут.
Над горизонтом появился красный край солнца, его первые лучи осветили верхушку дерева, на котором висел куку.
Через минуту первые лучи солнца достигнут куку.
Случайно или нет, но это было в тот самый момент, когда в Чикаго, штат Иллинойс, Соединенные Штаты Америки, некий Хирам Педро Обердорфер, привратник и изобретатель, сидел и пил пиво, дожидаясь, пока его субатомный антикосмитный супервибратор накопит нужный потенциал.
4
С точностью до трех четвертей часа к этой минуте, около восьми пятнадцати тихоокеанского времени, в домике недалеко от Индио, в Калифорнии, Люк Деверо наливал себе третий в тот вечер стакан.
Это был его четырнадцатый вечер, впустую проведенный в этом домике.
Это был пятнадцатый вечер со времени бегства из санатория — если это можно назвать бегством. Первый вечер тоже был проведен впустую, но по другой причине. В Риверсайде, примерно на полпути между Лонг-Бич и Индио, у него вышла из строя машина, старый «меркури» 1957 года, купленный за сто долларов. Когда он отбуксировал его в мастерскую, ему сказали, что ремонт невозможно закончить раньше, чем завтра после обеда. Пришлось провести в отеле Риверсайда скучный вечер и невыносимую ночь. Люку казалось странным и неприятным, что он должен снова спать один.
До полудня он занимался покупками, относя их в мастерскую и грузя в машину, над которой работал механик. Люк купил подержанную пишущую машинку и, разумеется, немного бумаги. Он как раз выбирал, какую бы взять, когда в двенадцать часов тихоокеанского времени выступление Ято Исуко пошло в эфир и остановило торговлю, потому что хозяин включил радио, и все собрались вокруг него. Зная, что основная посылка Исуко марсиане, мол, существовали на самом деле — абсолютно неверна, Люк слегка разозлился, но потом даже развеселился, слушая смешные рассуждения Генерального Секретаря.
Люк купил чемодан и кое-что из одежды, бритву, мыло и расческу, а также достаточно продуктов и алкоголя, чтобы можно было не ездить за покупками в Индио по крайней мере первые дни. Он надеялся, что не застрянет здесь надолго.
Забрав машину и заплатив за ремонт почти половину ее стоимости, Люк добрался до домика перед самой темнотой. Он решил, что слишком устал, чтобы браться за великий труд, к тому же вспомнил, что забыл кое о чем: будучи один, он не имел возможности узнать, удалось ему или нет.
На следующее утро он опять поехал в Индио и купил самый лучший и дорогой приемник, какой только сумел найти — аппарат, принимающий программы всей страны, с помощью которого можно было ловить новости, передаваемые в любое время дня и ночи.
Первый же выпуск новостей даст ему ответ.
Вот только выпуски новостей снова и снова сообщали, что марсиане все еще здесь. Не то чтобы они начинались со слов: «Марсиане среди нас»; просто почти каждая передача хотя бы косвенно касалась их или рассказывала о Кризисе и прочих трудностях, вызванных ими. Люк тем временем пробовал все, что приходило ему в голову, и от этих пыток едва не сходил с ума.
Он знал, что марсиане, как и все остальное, плод его воображения, что он их выдумал в тот вечер пять месяцев назад, в марте, когда тужился придумать сюжет для фантастического романа. Он их придумал.
До этого он придумал сотни различных сюжетов и ни один из них не воплотился в реальность, а значит, в тот вечер произошло что-то еще, и Люк испытывал все, чтобы точно воспроизвести те обстоятельства, тот настрой, вообще все. Включая, разумеется, и масштабы пьянства, тот мерзкий вкус во рту с перепоя, поскольку это могло оказаться важным. Он не брал ни капли в рот в течение дня, как и в тот день, независимо от глубины похмелья, с которым мог проснуться — меряя шагами комнату и все глубже погружаясь в отчаяние; тогда — в поисках сюжета, теперь — в поисках ответа. Сейчас, как и тогда, он позволял себе первый стакан только после ужина, а потом выдерживал надлежащие паузы между стаканами и придавал своему питью весьма умеренный темп... пока с отвращением не сдавался в конце вечера.
Что же было не так?
Он придумал марсиан, вообразив их себе, правда? Почему же он не может их «раздумать», коль скоро перестал их себе воображать и познал правду? Разумеется, познал. Но почему другие люди не перестали их видеть и слышать? Наверное, это психическая блокада, объяснил себе Люк. Однако название, данное явлению, делу не помогло.
Глотнув из стакана, он уставился на него, стараясь точно вспомнить, сколько стаканов выпил в ту мартовскую ночь. Их было немного, он это знал; Люк чувствовал — их не больше тех двух, что уже выпил сегодня, прежде чем налил себе третий.
А может, питье не имело с этим ничего общего?
Он еще раз глотнул, отставил стакан и начал ходить по комнате. «Нет никаких марсиан, — подумал он. Никогда никаких не было; они существовали, как все прочее и все остальные люди, только когда я их себе воображал. А я уже вообще их не воображаю. Значит...»
Может, теперь подействовало. Люк подошел к приемнику, включил его и подождал, пока нагреется. Он выслушал несколько программ и внезапно понял, что даже если минуту назад добился своего, должно пройти какое-то время — поскольку марсиан не везде видели постоянно — прежде чем люди начнут понимать, что их больше нет. Наконец, диктор новостей произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49