Можно было позвонить ему и спросить, чем кончилось. Вот только Люк не помнил фамилии врача, а точнее и вовсе не знал.
Еще он мог позвонить в Городскую больницу для душевнобольных в Лонг-Бич и узнать, привозили туда Форбса или нет. А если попросить к телефону Марджи, от нее можно получить больше информации, чем от телефонистки. Но он не хотел разговаривать с Марджи. Хотя нет, пожалуй, хотел. Нет, все-таки не хотел — она с ним развелась, и к дьяволу ее. К дьяволу всех баб!..
Люк вышел в холл и направился к телефону, только слегка покачиваясь. Зато пришлось прикрыть один глаз: сначала чтобы прочесть мелкий шрифт в телефонной книге, потом — чтобы набрать номер.
Он спросил Марджи.
— Как ее фамилия?
— Э-э... — Целую страшную секунду Люк не мог вспомнить девичью фамилию Марджи. Потом наконец вспомнил, однако решил, что жена могла отказаться от мысли вновь пользоваться ею, тем более, что развод не вступил еще в законную силу. Марджи Деверо. Медсестра.
— Подождите минуточку.
Вскоре голос Марджи произнес:
— Алло?
— Привет, Марджи. Это Люк. Я тебя не разбудил?
— Нет, у меня ночное дежурство. Люк, я рада, что ты звонишь — я за тебя беспокоилась.
— Беспокоилась? Со мной все в порядке. А почему ты беспокоилась?
— Ну, понимаешь... Марсиане... Столько людей... В общем, я беспокоилась.
— Ты думала, они довели меня до безумия? Не волнуйся, дорогая, им до меня не добраться. Я же пишу научную фантастику, помнишь? Я ведь сам придумывал марсиан.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Люк? Ты пил?
— Разумеется, пил. Но чувствую себя хорошо. А как у тебя?
— Потихоньку. Очень много работы. Наша больница... ну ты знаешь, это сумасшедший дом. Я не могу разговаривать долго. Тебе что-то нужно?
— Ничего, дорогая. Все путем.
— Мне пора бежать. Но я хотела бы поговорить с тобой, Люк. Позвонишь завтра после полудня?
— Конечно. Во сколько?
— Неважно, только после полудня. Пока, Люк!
— Пока, сокровище!
Он вернулся к своей бутылке и тут вспомнил, что забыл спросить Марджи о Форбсе. А, черт с ним, это не имеет значения. Как бы он ни чувствовал себя. Люк все равно ничего не может поделать.
Странно, что Марджи была так мила с ним. Особенно после того, как узнала, что он пил. Сама она пила мало и всегда злилась на него, когда он позволял себе выпить слишком много, как сегодня, например.
Видимо, она и вправду беспокоилась за него. Но почему?
И вдруг он вспомнил. Она всегда подозревала, что он не совсем нормален. Однажды даже пыталась заставить его пройти обследование; по этому поводу они всегда спорили. Теперь, когда у многих крыша ехала, она подумала, что Люк вполне мог оказаться в числе первых.
К черту ее, если она так решила. Он будет последним, до кого доберутся марсиане, а вовсе не первым.
Люк налил себе еще. Не потому, что нуждался в этом — он и так уже перебрал, — а просто назло Марджи и марсианам. Он им еще покажет.
Один из них был теперь в комнате. Марсианин, ясно, не Марджи.
Люк ткнул в него дрожащим пальцем.
— Ты не сможешь со мной разделаться, — сказал он. — Я сам тебя придумал.
— Тебе и так абзац, Джонни. Ты пьян, как сапожник.
Марсианин с отвращением перевел взгляд с Люка на Грэшема, храпевшего на кровати. Видимо, он пришел к выводу, что ни один из них не заслуживает внимания, потому что тут же исчез.
— Ну вот... я же говорил, — произнес Люк.
Он еще раз хлебнул из стакана, а потом отставил его. Как раз вовремя, потому что голова упала ему на грудь, и он заснул.
И снилась ему Марджи. В этом сне были ссоры и драки с нею, но были и... Впрочем, даже если марсиане крутились поблизости, сны пока оставались его личным делом.
4
Железный Занавес дрожал, как осиновый лист во время землетрясения. Вожди Пролетариата обнаружили в стране оппозицию, среди которой невозможно провести чистку, которую нельзя даже запугать.
И при этом оли не только не могли возложить вину за появление марсиан на империалистов и поджигателей войны, но быстро убедились, что марсиане куда хуже любых поджигателей.
Они не только не были марксистами, но начисто отвергали и осмеивали политическую философию любого сорта. В равной степени смеялись они над всеми земными правительствами и системами, теоретическими в том числе. Да, сами они имели систему идеальную, хоть и не желали отвечать, в чем она заключалась, а в лучшем случае утверждали, что это не наше собачье дело.
Они не были миссионерами и не собирались нам помогать, хотели только знать обо всем, что творилось, а также изводить и нервировать нас, как только могли.
По ту сторону дрожащего Занавеса это удавалось им превосходно.
Как мог кто-либо пустить Большую Ложь или хотя бы немного приврать, если со всех сторон его окружали миллионы марсиан, готовых тут же ее опровергнуть! Они всей душой полюбили пропаганду.
А с каким наслаждением они чесали свои языки! Никто не знает, сколько людей было в ускоренном порядке осуждено в коммунистических государствах за первый, а может, и за второй месяц присутствия марсиан — крестьян, директоров заводов, генералов, членов Политбюро. Опасно было что-либо говорить или делать в присутствии марсиан. А марсиане всегда оказывались поблизости.
Разумеется, через некоторое время процесс замедлился. Так и должно было случиться. Невозможно убить всех — во всяком случае, за стенами Кремля, — хотя бы потому, что тогда империалисты и поджигатели войны могут явиться и захватить власть. Невозможно даже сослать всех в Сибирь; конечно, она вместила бы всех, но не сумела бы удержать.
Требовалось пойти на уступки, позволить хоть небольшую свободу мнений. Приходилось оставлять без внимания мелкие отклонения от линии партии, а то и вообще закрывать на них глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49