Совсем другое дело - война на уничтожение, когда погибает девять
десятых или больше населения Земли - или Земли и других планет. Тогда мир
проваливается в примитивную дикость, и лишь сотое поколение заново
открывает металлы и делает из них наконечники копий.

Но я опять отвлекся. Очнувшись в госпитале, я долго мучился от боли.
К тому времени обезболивающих средств уже не осталось. У меня были
глубокие радиационные ожоги, от которых я невыносимо страдал несколько
месяцев, пока они не зажили. И вот что странно - я не спал. Тогда меня это
очень напугало, потому что я не понимал, что со мной случилось, а
неизвестность всегда ужасает. Доктора почти не обращали на меня внимания -
ведь я был одним из миллионов обожженных или раненых - и, как я думаю, не
верили моим утверждениям о том, что я не сплю совсем. Они считали, что я
сплю, но мало, и что я или преувеличиваю, или честно заблуждаюсь. Но я
действительно с_о_в_с_е_м не спал. И долго не спал после того, как
вылечился и покинул госпиталь. Случайно оказалось, что излечилось и мое
заболевание гипофиза и вес мой вернулся к норме, а здоровье стало
отличным.
Я не спал тридцать лет. Затем я д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о заснул, и
проспал шестнадцать лет. И в конце этого 46-летнего периода я продолжал
физически казаться 23-летним.
Теперь ты начинаешь понимать то, что я к тому времени понял? Радиация
- или комбинация различных излучений, действию которых я подвергся -
радикально изменили функции моего гипофиза. Сюда же подключились и другие
факторы. Когда-то, примерно 150 тысяч лет назад, я изучал эндокринологию,
и мне кажется, я нашел нужную комбинацию воздействий. Если мои вычисления
верны, у меня был один шанс из миллиарда.
Конечно, старение не было полностью устранено, но скорость его
замедлилась примерно в 15 тысяч раз. Я старею на один день за сорок пять
лет. Так что я не бессмертен. За прошедшие 180 тысяч лет я постарел на 11
лет. Теперь мой физический возраст равен 34 годам.
А сорок пять лет для меня - один день. Из них я не сплю примерно
тридцать лет, потом засыпаю примерно на пятнадцать. Мне повезло, что мои
первые несколько "дней" я не провел в период полной социальной
дезорганизации и дикости, иначе бы я их не пережил. Но я выжил, и к тому
времени разобрался в системе и смог позаботиться о выживании. С тех пор я
спал примерно четыре тысячи раз и выжил. Возможно, когда-нибудь мне не
повезет. Может быть, когда-нибудь, несмотря на все меры предосторожности,
кто-нибудь вломится в мою пещеру или убежище, где я закрываюсь на время
сна наглухо и в полной тайне. Но это маловероятно. У меня есть целые годы
на подготовку таких мест, и мне помогает опыт четырех тысяч снов. Вы
можете множество раз пройти мимо такого места и не узнать, что оно здесь,
а если что-то и заподозрите, то все равно не сможете войти.
Нет, мои шансы на выживание между бодрствованиями намного выше, чем
во время сознательных, активных периодов. Возможно, только чудом можно
назвать то, что я пережил их так много, несмотря на разработанную мной
тактику выживания.
А тактика эта оказалась хороша. Я пережил семь крупных атомных - и
суператомных - войн, которые сократили население Земли до нескольких
дикарей, собравшихся у костров в немногих еще пригодных для обитания
местах. А в другие времена, в другие эры, я побывал в пяти галактиках за
пределами нашей.
У меня было несколько тысяч жен, но всегда не более одной сразу,
потому что я родился в эру моногамии, и этот обычай сохранился. И я
вырастил несколько тысяч детей. Конечно, я не мог оставаться с одной женой
более тридцати лет. После этого мне необходимо становилось исчезнуть, но
тридцати лет для нас обоих оказывалось вполне достаточно, особенно когда
она старилась с нормальной скоростью, а я практически не менялся. О,
конечно, это порождало проблемы, но я был в состоянии с ними справиться. Я
всегда женился, если женился, на девушке настолько моложе себя, насколько
это было возможно, поэтому наше неравенство со временем не становилось
слишком большим. Допустим, мне тридцать лет, а женюсь на шестнадцатилетней
девушке. Тогда ко времени, когда мне приходится ее покидать, ей становится
сорок шесть, а мне - по-прежнему тридцать. И это к лучшему для нас обоих,
для всех, потому что, проснувшись, я не возвращался обратно. Если она к
тому времени еще была жива, то ей было уже за шестьдесят, и вряд ли ей
стало бы лучше, если бы к ней вернулся из мертвых все еще молодой муж. А я
оставлял ее хорошо обеспеченной, богатой вдовой - богатой деньгами или
тем, что считалось богатством в ту конкретную эпоху. Иногда это были
ракушки и наконечники стрел, иногда зерно в закромах, а однажды - тогда
была очень любопытная цивилизация - рыбья чешуя. У меня никогда не
возникало ни малейших трудностей в получении своей доли - или больше, чем
доли - денег или их эквивалента. После нескольких тысяч лет практики
трудность была в другом - знать, когда следует остановиться, чтобы не
стать подозрительно богатым и не привлекать внимания.
По очевидным причинам я всегда ухитрялся это делать. Ты скоро
поймешь, почему я никогда не желал власти, и даже через несколько сотен
лет не дал людям причин подозревать, что я отличаюсь от них. Я даже
научился каждую ночь по нескольку часов лежать, притворяясь спящим и
размышляя.
Но все же это не столь важно по сравнению со мной.
1 2 3 4