— А краска-то эмалевая, не смоет.
— От кого же они его охранять вздумали? — недоумевала Лизавета.
— От нас с тобой. Ты вот что, Лизавета, найди председателя и скажи, что мы, мол, согласны строиться за водокачкой.
— Как это согласны? Я отсюда никуда не уйду!
— Я тоже, — успокоил жену Дионис, — а участок для дома пусть выделят, хоть у черта на куличках.
Уходя, Лизавета неодобрительно покачала головой:
— Оф, недоброе ты затеял, Дионис.
В калитку вошел Ионел, за ним еще один красный следопыт, на животе которого болтался фотоаппарат.
— Поздравляю вас, мош Дионис, с большим событием, — торжественно произнес Ионел, — с включением вашего дома в список этнографических памятников нашего села. Аурел, ты готов?
— Всегда готов, — сказал юный фотограф и на них объектив.
Ионел протянул руку мошу Дионису. Щелчок — и это историческое рукопожатие было зафиксировано на пленку.
— Дубль два — сказал Аурел.
Ионел снова протянул руку старику. Тот нехотя пожал:
— Ну что, следопыты, про моего Архипа прознали что-нибудь?
— Узнаем, — заверил Ионел. — Мы ведем комплексный поиск, действуют четыре поисковые группы, общее руководство программой поручено мне.
Старик смотрел на него с почтением.
— Но это не важно, — с важностью сказал мальчик. — Мош Дионис, вы ведь жили при буржуазно-помещичьем строе?
— Пришлось.
— У вас что-нибудь осталось от него?
Мош Дионис похлопал себя по затылку, поморщился:
— Вот тут весь он у меня сидит.
— Да нет, нам для исторического музея экспонаты нужны, понимаете?
— Понимаю, — кивнул старик. — Нет, сынок, ничего не осталось, потому как ничего и не было.
Он взглянул на свои старые домотканые брюки, которые сохли на заборе, усмехнулся:
— Штаны вон остались.
— Вы их при короле носили? — оживился Ионел.
— Носил.
Ионел приблизился к реликвии, почтительно дотронулся до штанины:
— Вот это да!
— Дубль один? — изготовившись, спросил юный фотограф.
— Не надо, Аурел, постараемся достать оригинал. Мош Дионис, отдайте нам штаны.
— Чего? — опешил старик.
— Для вас они не представляют особой ценности, а на музейном стенде они станут серьезным обвинением в адрес буржуазно-помещичьего…
— Да что вы все привязались с этим музеем, будь ой неладен! — рассвирепел старик. — Мало, что я им дом отдаю, так они еще и последние штаны отбирают! А ну-ка, марш отсюда!
— Извините, — ретировался Ионел, — но мы не знали, что они у вас последние.
Мош Дионис ворошил сено за старой яблоней в глубине двора. Передвигался он как-то странно, словно ступал по заминированному полю. Позади него на дощатом заборе продолжали сохнуть штаны. Мош Дионис выпрямился, вытер изнанкой шляпы лицо. Услышав за спиной шорох, оглянулся: штаны стали сползать с забора.
Старик успел ухватиться за край штанины, рывком потянул к себе и оказался лицом к лицу с длинноногой старухой. Через ее плечо была перекинута десага, в которой уже скрылась остальная часть брюк.
— День добрый, Дионис, — без тени смущения заговорила старуха. — А я иду мимо, гляжу, негодные штаны висят, вот думаю, самый раз для огородного пугала. Воробьи, Дионис, мой подсолнух совсем исклевали. Я уже все свои кофты и платья на пугале перепробовала, да они, проклятые, не боятся женской одежки!…
— А ты, Катинка, встань сама посреди огорода, — посоветовал Дионис, перетягивая штаны на свою половину, — так они тебя за версту облетать будут. Па лицу старухи промелькнула недобрая улыбка:
— Короткая у тебя память, Дионис. А ведь всего каких-то пятьдесят лет назад ты меня хотел в жены взять!
— Безлошадный я был, потому и хотел.
Старуха обиженно фыркнула и пошла прочь.
Мош Дионис вернулся на площадку для сушки сена, опять ступая, как по невидимому канату. Но, вероятно, длинноногая старуха всколыхнула в нем воспоминания полувековой давности. Его движения стали замедленными, он то и дело застывал с задумчивой улыбкой на лице. Сделав очередной шаг, он исчез, как сквозь землю провалился. И действительно, в сене, где он только что стоял, зияла небольшая дыра, из которой доносился его тихий стон. Поэтому старик не мог видеть, как его брюки снова зашевелились и стали сползать с забора…
Зажав вилы между колен, Дионис сидел в траншее для фундамента. Сверху она была перекрыта досками, на которых лежало сено. В дыре показалось испуганное лицо Лизаветы:
— Ты чего туда забрался, Дионис?
— От жары спрятался, — соврал старик.
Ухватившись за вилы, Лизавета помогла ему выбраться из траншеи. Дионис осторожно дотронулся до затылка, поморщился.
— Опять за шею держишься? Господи, сколько ты ее будешь ломать?
— Сколько надо, столько и буду… Ты вот что, передай мастерам, что завтра вечером начинаем нулевой цикл.
— Чего?
— Темнота! Фундамент нового дома начнем, вот что.
Лизавета выпрямилась. Вместе они долго смотрели на свой старенький домишко, в котором прожили всю жизнь и в окнах которого сейчас догорали лучи заката…
Стояла лунная ночь. Площадка с сеном во дворе Калалбов, словно черной рамкой, была обведена траншеями. По углам робко светились лампочки, замаскированные таким образом, чтобы свет не был виден с улицы. В дальнем углу между камней и корыт с раствором расположилось пятеро мужчин. Кроме моша Диониса, мы уже видели еще одного — Филиппа. Все сидели вокруг скатерти, на которой были разложены огурцы, помидоры, лук, брынза, стояла плетеная бутыль с вином.
Фары проезжающей машины на мгновение осветили площадку. Все участники тайной вечери бросились в траншею, один Дионис не шевельнулся, продолжая сосредоточенно жевать. Вскоре и остальные заняли свои места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19