Плотно сомкнутые веки, неподвижное тело, облаченное в белое исподнее, сложенные на груди руки — от всего облика старика веяло нездешним покоем. В комнату вошла сухонькая тетушка Лизавета. Она взобралась ногами на табурет и сняла висевшую в углу икону. За ней на полке стоял глиняный поросенок почти в натуральную величину и смеялся во все свое поросячье рыло. Тетушка Лизавета извлекла из кармана передника деньги, свернула их трубочкой и потянулась к поросенку.
— Лизавета, — тихо позвал старик.
Старуха застыла с протянутой рукой, затем быстро сунула трубочку в смеющуюся пасть и со скорбным видом приблизилась к кровати.
— Пенсии принесли? — Диокис приоткрыл глаза. — Дай сюда.
Лизавета склонилась над ним, поправила подушку:
— Как же я их дам, Дионис, если они в копилке?
— Дай копилку.
— Зачем тебе деньги, Дионис?
Старик осторожно потер обвязанную платком шею:
— Крыша у нас никудышняя.
— Поправишься и починишь, невелико дело.
— Мы не такие богатые, чтобы чинить камышовые крыши. Дай копилку.
— Оф, недоброе ты что-то затеял, Дионис, — покачала головой Лизавета и полезла на табурет.
Мош Дионис ковырялся проволокой в пасти поросенка, выуживая оттуда свернутые в трубочку банкноты. Когда ему это удавалось, он крякал от удовольствия. В комнату вошел Ионел.
— Вот, навестить вас пришел. Как самочувствие, мош Дионис? Не послушались вот меня, а я предупреждал… Отсталый вы элемент, мош Дионис, зачем пользуетесь таким примитивным способом накопления капитала? Внесли бы деньги на выигрышный вклад, глядь, и удвоили бы сумму. Мы лично так и поступим.
— Кто это вы?
— Красные следопыты, — мальчик потрогал укрепленные на пилотке металлические буквы «КС". — Деньги за металлолом и макулатуру мы положим на выигрышный вклад.
— Деньги-то вам зачем?
— Для приобретения музейных экспонатов.
Мош Дионис извлек из копилки очередную трубочку из трех десяток и стал их разглаживать.
— Все, на шифер должно хватить. Поставь на стол.
Мальчик взял копилку и тут заметил на ней бумажную наклейку: «ВСКРЫТЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ».
— Мош Дионис, а после чьей смерти?
— Ну, после бабушкиной и… моей.
— Вы хотите умереть вместе, как Ромео и Джульетта?
— Да уж как получится, — усмехнулся старик. — Значит, про Архипа моего так ничего и не узнали?
— Вашего сына мы обязательно разыщем, — заверил мальчик. — Это в войну писали «без вести пропавший», некогда было искать, а сейчас!…
Он небрежно махнул рукой, мол, сейчас это пара пустяков.
Мош Дионис достал из-под подушки письмо, найденное на чердакe, и протянул Ионелу:
— Почитай вслух, сынок, это последняя весточка от Архипа,
Ионел взглянул на номер полевой почты:
— Отдайте нам письмо, мош Дионис. По-моему, тут указан не тот номер, по которому мы давали запрос.
— Зачем тебе письмо? Перепиши с него номер и все.
— Я, мош Дионис, предпочитаю иметь дело с оригиналом, к нему, знаете, больше доверия, но раз так сделаем фотокопию.
— Читай, сынок, читай.
— «…А яблоню, батя, не рубите, она отойдет, осколок неглубоко прошел», — с выражением читал Ионел.
Старик глядел в окно и видел старую яблоню, а на самой ее верхушке Архипа, когда он был таким же пацаном, как Ионел. Под деревом стоял он, Дионис Калалб, молодой рассерженный папаша, и сжимал в руке ремень из сыромятной кожи.
— «Вернусь, сразу начнем строиться, — слышался ломкий голос Ионела, — такой домище отгрохаем, не дом, а настоящий храм…»
Мош Дионис повернулся к стене. С фотографии на него весело смотрел черноусый парень в солдатской гимнастерке — его старший сын Архип.
— Не вернулся, сынок, — прошептал старик.
— «И заживем в нем все гуртом, как у Христа за пазухой…» Мош Дионис, а что значит «как у Христа за пазухой»?
— Хорошо, значит.
— Это что — неологизм или архаизм?
— Не знаю, сынок, раньше так говорили.
— Значит, архаизм, то есть слово, вышедшее из употребления.
— Читай дальше, сынок.
— А тут все… «Кланяюсь всем, Архип».
— Ты же с середины стал читать.
— Разве? — Ионел повертел треугольник. — Ах, да, тут есть еще несколько строк… «Здравствуйте, мои дорогие тата и мама, и братья мои младшенькие Тудорикэ, Георгицэ и Харитонаш!…»
Мош Дионис сидел в председательском кабинете, хмуро глядя в стол:
— Значит, не дашь шиферу? Апостол воздел руки к небу:
— Мош Дионис, я уже тебе битый час повторяю, что твой дом трогать нельзя, что он станет му-зе-ем! А про крышу не думай, как только найдем камыша, сразу починим.
— И когда же это мой дом музеем станет?
— В будущей пятилетке, А пока, — председатель сделал широкий жест, — живите себе на здоровье.
— Ага, — прищурился старик, — стало быть, чтоб план твой удался, в будущей пятилетке нам с Лизаветой надо будет помереть? Ну, спасибо, председатель.
Он напялил помятую шляпу и пошел к двери.
— Погоди, мош Дионис! Ты куда? — Помирать, куда же еще?
— Мы вам квартиру дадим! — Апостол вскочил из-за стола. — Со всеми удобствами.
— Чтоб я в мои годы по казенным квартирам мотался? Ну, знаешь… — старик двинулся к выходу, но снова остановился. — И потом вранье все это. У тебя вон приезжие специалисты годами жилья ждут, а ты каким-то пенсионерам дашь? Нехорошо, Гриша, обманывать старого человека.
Мош Дионис вышел из кабинета, страшно скрипя задубевшими парадными ботинками. Лоб Апостола покрылся испариной, он высунулся из окна:
— Вася, передай, чтоб приготовили сауну! — затем хлопнул себя по лбу. — Нет, отставить! Едем в четвертую, там опять завал!
Мош Дионис подошел к своему колодцу, вытащил воды и стал пить прямо из ведра. К нему поспешила Лизавета:
— Ну что? Что он сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19