Всем работникам редакции была знакома эта гримаса, и когда какой-нибудь редактор встречался в коридоре с моим начальником, то всегда подзуживал его:
– Дорогой господин Хардлингтон, вся редакция мечтает прочитать ваше произведение. Ваши контакты с издательствами развиваются столь успешно, как бы всем нам хотелось?
В ответ обычно звучало:
– Вы все живете в темноте и неведении, но у меня есть неопровержимые доказательства того, что щупальца семитизма уже достигли Новой Зеландии.
Или Тасмании, или Нигерии, или любой другой точки планеты, куда он послал свою последнюю книгу. Господин Хардлингтон, рассекающий воздух в проходе между столами «Таймс оф Британ» своим зонтом, словно в руках у него была шпага, представлял собой забавнейшее зрелище. В чем заключалась истинная причина его неудач? Еврейский заговор, стремящийся заставить замолчать человеческий гений, в чем бы он ни проявлялся. У Хардлингтона была невероятная способность объяснять свои несчастья причинами столь же глобальными, сколь и неявными. Чем упорнее не обращали на него внимания издательства, тем больше он убеждался в том, что является жертвой интеллектуального заговора. По мнению Хардлингтона, генеральный штаб немецкой армии состоял целиком и полностью из еврейских генералов. Все выступления против империи, включая махдистское восстание в Судане, мятеж буров или недавнее повстанческое движение в Ирландии, были спровоцированы евреями. Евреи оказывались непосредственно виновны в том, что зимы стали холоднее, а летом часто бывало душно, на их совести были также засухи и град. Это они выдумали сифилис, малярию, тиф, свинку и мировое свинство.
И хотя иногда этот человек вызывал улыбки, постоянно быть под его началом никому не могло понравиться. Представим себе человека, который всегда разговаривает так, словно рот у него полон битого стекла. А потом представим, что этот голос командует нами с утра и до вечера.
Возможно, у Томми Томсона и были шансы когда-нибудь превратиться в журналиста. Но в то время Томми представлял собой лишь помойное ведро, в которое господин Хардлингтон сливал свою желчь. Любой человек на моем месте упал бы духом. По утрам, когда меня будила сирена «Ройал Стил», мне первым делом приходил на ум Хардлингтон, и простыни моментально пропитывались синтетическим клеем.
Мне кажется, что фигура Хардлингтона, сама по себе довольно незначительная, не являлась реальной причиной моей подавленности. Я думаю, что, скорее всего, он просто олицетворял круговорот моей жизни. До начала работы над книгой я подчинялся распоряжениям доктора Флага, а теперь попал под власть нового Флага, хотя и в миниатюре. Его появление на моем горизонте означало конец периода творческого подъема, который продолжался, пока я писал роман.
Конечно, я думал об Амгам. И даже больше, чем раньше. Но мной владела обреченность. Да и что, с другой стороны, я мог сделать? Отправиться в Конго искать ее? Вырыть там яму больше и глубже, чем та воронка на поле боя? Я готов был признать, что любовь оставляет в жизни человека след печали, отчаяния или жестокости. Но любовь, которая досталась мне, была лишь туманом между камней и ничем больше.
Итак, меня занимали подобные грустные и безысходные мысли, когда исполнился месяц с начала моей работы в «Таймс оф Британ». Мне выплатили зарплату, первую зарплату в моей жизни, и, наверное, она стала для меня целительным бальзамом.
Гулять по городу с набитым кошельком! Какое любопытное и приятное ощущение, ранее мне недоступное! Лето уже умирало, но иногда утра еще выдавались солнечными и даже веселыми, насколько это было возможно в военное время. Я заглянул в один книжный магазин. Мне хотелось купить несколько книг, не обращая внимания на цену. Раньше, когда мое благополучие зависело от нерегулярной и плохо оплачиваемой работы на доктора Флага, я был вынужден всегда трезво оценивать любую книгу и задавать себе вопрос: действительно ли она стоит ту цену, которую за нее запрашивают? Оправдаются ли мои надежды, если я рискну выложить за это произведение ту баснословную сумму, которая здесь указана? И тут я должен заметить, что бедность – самый суровый критик. Однако в тот день, хотя бы раз в жизни, я вознамерился приобрести книги, которые захочу.
Книжный магазин, куда я зашел, всегда радовал мое сердце. За корешками книг не было видно стен. Я хочу сказать, что книги полностью их закрывали. Потолки в магазине были очень высокими, и, чтобы достать до самых верхних полок, надо было забраться на лестницу из двадцати ступеней. Если бы я был книгой, мне хотелось бы стоять на полке этого магазина. Мне казалось, иногда я слышал, как книги беседуют друг с другом.
Размышляя об этом, я вдруг понял, что чувства, которые Маркус испытывал к деревьям, были сродни моим чувствам к книгам. Возможно, именно поэтому мне так хотелось подчеркнуть его любовь к деревьям. В общем-то, никакого значения это не имело. Этот книжный магазин был настоящими джунглями. Его хозяин стоял на верхней ступеньке лестницы и наводил порядок на какой-то потаенной полке. Я решил заявить о своем присутствии:
– Добрый день, не могли бы вы посоветовать мне какую-нибудь книгу?
Хозяин книжного магазина – пожилой господин с белоснежной шевелюрой святого – был глуховат. Он приложил ладонь раструбом к уху и спросил:
– Вы что-то сказали, молодой человек? Я сложил руки рупором и прокричал:
– Вы можете порекомендовать мне какую-нибудь новинку?!
– Да, конечно! И я того же мнения! – последовал ответ. – Это в самом деле необычная книга.
И он снова занялся своим интеллектуальным трудом под пологом книжного леса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138