Из полуоткрытой двери виднелась отдельная ванная комната, выложенная мрамором, что было для Лизетт приятным сюрпризом, – дом бабушки был устроен по старинке, без особых удобств. Экономка быстро удалилась, вызвав Берту.
– Я ваша личная служанка, мадемуазель, – представилась молодая девушка в чепчике с оборками, обрамлявшем ее милое лицо. – Я здесь новенькая, но буду очень стараться. Сначала распакую ваши вещи, мадемуазель, а потому буду следить за вашей одеждой, чинить и штопать, причесывать вас и все такое прочее, – тараторила Берта.
Лизетт смутилась. У нее еще никогда не было личной служанки. Ее бабушка придерживалась мнения, что девушка должна делать все самостоятельно.
– Как это мило, – сказала она, преодолевая неловкость.
Затем обе улыбнулись друг другу, и напряжение как рукой сняло.
Пока Берта распаковывала дорожный сундук, Лизетт разбирала книги и подарки, привезенные из Лиона, в том числе фотографию бабушки, сделанную мсье Люмьером. На снимке мадам Декур была запечатлена в аристократической позе: сидя в высоком кресле, она красиво сложила на коленях руки, украшенные кольцами, волосы тщательно уложены на прямой пробор, словно нарисованы кистью художника, на ней черное кружевное платье от Ворта, серьги и ожерелье из жемчуга. Лизетт тяжело вздохнула.
Когда двое слуг вынесли из комнаты опустевший сундук и чемоданы, Берта расшнуровала ей корсет и вышла из комнаты, оставив Лизетт в нижней юбке, до переодевания к ужину.
Положив руки под голову, Лизетт, лежа в постели, думала о своей мачехе. В Изабель было что-то от кошки: мягкое и вкрадчивое. Вообще-то Лизетт обожала кошек, но эта женщина могла в любой момент выпустить когти и ощериться. Не дай бог чем-то разозлить ее. Однако ради собственного спокойствия и ради отца она решила изо всех сил стараться не раздражать мачеху. Девочка невольно хотела оградить отца от возможных неприятностей. Не зная почему, Лизетт чувствовала, что Изабель не желала появления падчерицы в их доме, и отцу пришлось немало выдержать, чтобы сломить ее сопротивление. Потом она вспомнила о красивом молодом человеке, с которым познакомилась в поезде и которому всем сердцем желала удачи в его африканской эпопее.
Лизетт надела свое лучшее платье, однако ужинать ей пришлось в одиночестве, поскольку отец с Изабель отправились в гости к друзьям. В эту ночь она горько плакала и долго не могла уснуть, мучительно тоскуя по дому, думала о покойной бабушке, о том счастливом времени, которое навсегда ушло в прошлое.
На следующее утро Лизетт поняла, что экономка передала хозяйке их вчерашний разговор, в частности ее вопрос о комнате матери. Изабель объяснила ей, что к чему, и тихо, чтобы не слышал отец, сказала:
– Послушай, Лизетт, когда я впервые переступила порог этого дома, он показался мне мрачным и унылым.
Я постаралась убедить твоего папу, что хорошо было бы оборудовать ванные комнаты при каждой спальне, как того требует новая мода. Я пригласила декораторов, и после нашей свадьбы, когда мы находились в Италии, они многое здесь переделали. В доме не осталось ничего, что было при твоей маме. Что касается ее будуара, теперь это моя комната, ноты можешь увидеть ее, если захочешь.
Лизетт поняла, что ей незачем туда ходить – ведь от мамы там ничего не сохранилось.
– А теперь я расскажу тебе о твоей новой школе, – продолжала Изабель. – Это закрытая школа-интернат. Директриса очень гордится своим заведением. Девочки получают прекрасное воспитание. Там их готовят к супружеской жизни, учат домоводству, кулинарии и прочим премудростям, необходимым для замужней женщины. К сожалению, школа находится далеко отсюда, в предместье Бордо, но ты будешь приезжать домой во время каникул или на выходные дни, если пожелаешь. Ну, ты довольна?
Изабель хлопнула в ладоши (это был один из ее излюбленных экстравагантных жестов), ожидая, что Лизетт от восторга бросится ей на шею.
– Да, belle-mere, – обрадовалась Лизетт. Она думала, что ее определят в местную школу, как в Лионе, но этот вариант даже лучше. Честно говоря, она рада быть подальше от мачехи. – Когда я должна туда ехать?
– Думаю, в конце недели. Отец отвезет тебя.
Вечером Шарль, услышав от жены известие об отъезде дочери, нахмурил брови.
– Не рано ли? – сказал он. – Вообще-то мне хотелось, чтобы вы ближе познакомились, а Лизетт освоилась на новом месте и завязала знакомства со сверстниками.
Однако Шарль быстро понял, что его жена уже все решила.
Через несколько дней, стоя на ступенях мраморной лестницы, Изабель махала кружевным платочком вслед Шарлю и его дочери, которые отправлялись в Париж, где им предстояло пересесть на поезд, следующий в Бордо. Лизетт вдруг страшно захотелось увидеть Филиппа, хотя было совершенно ясно, что это невозможно. Сейчас он, наверное, высадился в африканской гавани – такой же неведомой для него, как и ее новая «гавань».
Глава 2
Школьная жизнь пришлась Лизетт по душе. Учеба давалась легко, а заслуженные порицания за небольшие провинности быстро забывались. Она ладила со всеми одноклассницами, но особенно сдружилась с одной девочкой-англичанкой, прекрасно владевшей французским языком, которая с самого первого дня стала ее лучшей подругой.
– Здравствуй, Лизетт. Меня зовут Джоанна Таунсенд. Я новенькая, – представилась она.
В общей спальне на восемь человек их койки стояли рядом. У Джоанны было озорное лицо с вздернутым носиком и веснушками, светло-карие глаза и вьющиеся взъерошенные волосы цвета меди.
– Я тоже новенькая, – ответила Лизетт. – Откуда ты знаешь мое имя?
– Оно на багажной бирке на твоем чемодане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99