– Ничего, все уладится, – тихо пробормотала сестра Дельфина, передавая Лизетт несколько наволочек для починки и корзину со швейными принадлежностями, в которой были иголки, нитки и прочие мелочи.
Когда Лизетт приступила к работе, в комнату вошла Жозефина де Венсан. По реакции старушек девушка поняла, что эта дама, посещая монастырь, часто сюда заглядывает. Одни радостно улыбнулись ей беззубыми ртами, другие равнодушно отвели взгляд в сторону.
– Здравствуйте, – довольно громко поздоровалась она, потому что большинство женщин были глуховаты.
В ответ раздался одобрительный гвалт. По виду ей можно было дать лет тридцать с небольшим. Только сейчас Лизетт по достоинству оценила ее красоту: карие глаза с длинными ресницами, нежный цвет тонко очерченного аристократического лица, улыбку, играющую на губах. Ее блестящие темные волосы были причесаны по последней моде.
– Как вы все себя чувствуете?
Она обратилась к каждой из женщин, спрашивая о недугах и проявляя искренний интерес ко всему, что они хотели сообщить ей лично. Наконец подошла очередь Лизетт, на которую Жозефина де Венсан смотрела с неподдельным сочувствием.
– Вы окончательно оправились после падения?
– Да, благодарю вас.
– Когда ждете младенца?
– В ближайшие десять дней.
– Осталось недолго. Матушка аббатиса рассказала мне о ваших невзгодах. Будем надеяться, что полиции удастся вернуть хотя бы часть ваших вещей.
– Я не слишком на это рассчитываю.
– Мне хочется навестить вас, когда родится младенец.
– Это так мило с вашей стороны.
Попрощавшись со всеми, Жозефина удалилась.
Вернувшись к работе, Лизетт обрадовалась, что ее навестит эта прекрасная дама, но намного радостнее, подумала она, если бы ее навестил Даниэль, чтобы посмотреть на свое дитя. Спохватившись, Лизетт быстро отбросила мысли о нем и сосредоточилась на работе.
Три дня она провела в пошивочной мастерской. Большинство женщин любили поболтать, их речь пестрела скабрезностями и грубоватыми шутками. Они часто повторялись, по нескольку раз рассказывая друг другу одно и то же. Но, слушая истории их тяжелой жизни, о потере близких людей, изменах, обманах, голоде и нищете, о том, как им приходилось просить милостыню и продавать себя, Лизетт испытывала к ним бесконечную жалость. Их рассказы заставили, ее больше понимать жизнь, чем прежде, когда она жила в достатке и благополучии. Но даже сейчас она не жалела о своем бегстве.
В комнату вошла сестра Люсьена, мрачная сухопарая женщина, острая на язык и очень нетерпимая ко всему.
– Ты слишком молода, чтобы рассиживать тут за шитьем, – твердо заявила она. – Тебе пойдет на пользу, если ты будешь поактивнее. Чтобы нормально родить, нужны физические нагрузки. Можешь начать с мытья полов в коридоре.
Лизетт поковыляла за ведром и шваброй. Одна из женщин подсказала ей, где все найти.
– Только не ползай на четвереньках и не слишком напрягайся, – посоветовала она. – А то надорвешь живот, он у тебя и так, как барабан. Кто это додумался послать тебя мыть полы?
– Сестра Люсьена. Женщина фыркнула.
– Все понятно. Она мастерица нагружать всех работой. Не выносит, когда люди просто сидят. Была бы ее воля, она подняла бы всех старух на ноги и гоняла бы их до посинения.
Каждый день скрести полы – непосильная работа для Лизетт. Страшно болела спина, сильно распухли суставы. Однажды ее за работой увидела сестра Дельфина, но ничего не сказала, видимо, не хотела скандалов с Люсьеной. Лизетт уже была наслышана об ее вздорном характере. Та могла довести до слез кого угодно.
Первые схватки начались в начале апреля, когда после обеда Лизетт несла во двор ведро с помоями. От резкой боли у нее перехватило дыхание и ведро выпало из рук. Она потянулась к косяку двери, чтобы не упасть. Несколько минут не могла пошевелиться, потом с трудом встала и поковыляла назад, на кухню. Две послушницы пекли хлеб. Увидев скорчившуюся Лизетт с белым, как мел лицом, они, в ужасе всплеснув руками, бросились к ней.
Начались сплошные муки. Иногда до Лизетт доносились чьи-то крики, но вскоре она сообразила, что это кричит она сама. Боль не прекращалась ни на минуту. За окном родильной комнаты стемнело, потом рассвело, потом небо снова покрылось звездами. Только к концу следующего дня Лизетт родила дочь. Она лишь мельком увидела свое дитя, когда девочку вынимали из окровавленных простыней. Она услышала голос новорожденной и увидела, что у нее такие же темные волосы, как у Даниэля.
– Мария-Луиза, – прошептала Лизетт и потеряла сознание.
Монашки сбились с ног. У Лизетт открылось сильное кровотечение, и они серьезно опасались за ее жизнь. Постепенно кровотечение удалось остановить, и снова появилась надежда. Монашки с облегчением переглянулись.
– Сейчас ей ничего не угрожает, – произнесла сестра Дельфина. – Слава тебе, Господи!
Однако сестра Дельфина поторопилась с прогнозом. У Лизетт, измученной и вымотанной, вдруг поднялась температура. Она начала бредить. Монашки опять испугались, что потеряют ее. Одна из них постоянно дежурила у постели Лизетт. И произошло чудо: воля к жизни взяла верх. Вопреки всем ожиданиям утром она уже узнавала окружающих, радовалась солнцу, которое светило в окно. Сестра Мартина подпрыгнула на стуле.
– Тебе лучше, Лизетт? – ликуя, вскрикнула она. – Как все обрадуются!
– Где мой ребенок? – тотчас же спросила Лизетт, силясь приподняться на подушках.
– Успокойся. Ты была в очень тяжелом состоянии. Мы дважды едва не потеряли тебя.
Лизетт обвела взглядом комнату.
– Где она? – умоляющим голосом повторила она свой вопрос.
– Ее здесь нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99