Он благосклонно взирал на собеседника, а равно и на окружающий мир из-под чуть прикрытых век, и щеки его, румяные от коньяка, своей полной формой придавали лицу приятную здоровую округлость. Изредка он протягивал руку к пепельнице, лениво брал сигару и, набрав в рот дыму, выпускал его вверх тонкой струйкой, иногда, впрочем, превращая эту струйку в небольшие аккуратные колечки, ухитряясь выпускать их одно за одним в ряд. Да так ловко, что в воздухе получалась на некоторое время эмблема автомобиля «AUDI».
Собеседник же его был мрачен. Глаза его блестели откуда-то из глубины провалившихся и черных от бессонной ночи впадин черепа нездоровым красным отчаянным блеском лопнувших сосудов. Щеки, покрытые, как и положено в последнее время, легкой щетиной, впали, отчего все лицо как-то по-птичьи заострилось и молодой человек напоминал грустного страуса. Он жадно опрокидывал в себя коньяк бокал за бокалом, вконец загоняв Наденьку, и часто и глубоко затягивался сигарой, чего, как известно, делать не следует. Но, похоже, в тот утренний час молодому человеку было наплевать и на табун лошадей, потенциально могущий быть умерщвленным тем огромным количеством никотина, который содержала его сигара, и на собственное здоровье, которое он уничтожал столь безжалостным образом. Гнетущая молодого человека забота словно создавала вокруг него физически ощущаемое на приличном расстоянии негативное поле. Он постоянно ерзал, менял позы, перекидывая ноги одну за другую, то разваливаясь в каком-то изнеможеньи в глубоком кресле, то, наоборот, всем телом наклоняясь к своему собеседнику, широко раскрывая рот и, как овчарка Блонди, вываливая наружу зеленоватый от сигары и бессонницы язык.
– Да уж, что верно, то верно, – ответил прилетевший из Парижа. – Ты в последнее время что-то совсем расслабился и в разнос пошел. Помнишь, в фильме «Место встречи изменить нельзя», в последней, пятой серии, Горбатый произносит крылатую фразу: «Говорил я ему: кабаки и бабы доведут до цугундера». Вот так же и с тобой получилось. Сболтнул, что ли, по пьяни кому о своих доходах?
– Наверное… Не помню… Впрочем, да. Этой лярве из «Сан Экспобрю». Ну, ты ее знаешь. Такая… Ну, губастая такая.
– Жанка, что ли?
– Да нет! Ты что! Какая там Жанка! Жанка – удивительный человек. Я бы на ней с удовольствием женился, не будь у меня такого комплекта, мать его… Жанке что угодно можно было сказать – это все равно, что в сейф положить. Она своя баба, к тому же питерская, на окраине выросшая и сама наверх пролезла не через передок, как некоторые. Недаром я ее «мамой» зову. Она, блин, в натуре, как мама: всегда советы давала толковые и про сучку эту губастую тоже говорила, только я, дурак, ее не послушал. Думал, что ревнует по старым дрожжам. Знаешь ведь, как оно бывает.
– А у тебя с Жанкой было чего?
– У меня?! С Жанкой?! «Чего»?! А с кем я, по-твоему, в Ниццу на казенные деньги четыре раза ездил, жили в «Ritz», в люксе, а по утрам я ее белужьим кавиаром под «Dom Perignon» заряжал, а?
– С Жанкой?! Ни фига себе! А мне не говорил ничего, змей!
– А ты и не спрашивал, хм… Она же сама зарабатывает прилично и поначалу слегка артачилась, недолго, правда.
– Да это понятно. Зачем же долго артачиться-то, можно ведь и палку перегнуть.
– Ну, «палку» перегнуть можно только в позе наездницы или при особенно рьяном минете.
– Ха-ха-ха! Жжешь! Ну а что это за «губастая» такая?
– Ну, мы когда с Жанкой подвязали, я с этой познакомился. С Люсей.
– Подожди, подожди! Я что-то такое припоминаю, кажется! У нее еще фамилия такая смешная и словно с намеком. Сразу и не запомнишь. Ва… Ве… Вар…
– Воронкина у нее фамилия. Люся Воронкина.
– Точно! Людмила Воронкина! Она у них вроде за весь мерчендайзинг отвечает?
– Отвечает, ага! Она бы лучше за язык свой отвечала!
– Ну, расскажи же ты наконец! Что из тебя слово надо, как мину тралом, вытягивать?!
– Познакомились с ней. Она – баба одинокая, разведенка. Живет на «Речном» в новом доме на Дыбенко. Муж квартиру оставил, а сам в Америку свалил. Ее дочке столько же, сколько и моей старшей. Ну и начали мы с ней зажигать: рестораны, клубы, она и по ноздре первого двинуть никогда была не против. А трахаться негде. У меня – сам знаешь. У нее ребенок с нянькой в квартире постоянно. Куда нам?
– В «Балчуг», естественно!
– Во-во! Правильно все! Натурально, в «Балчуг»! А там, как водится, «дуз персон нон багажь», то бишь «двое без багажа», если на французский манер, а по-простому – «давай номер, трахаться, вишь, приперло».
– Да уж, блин… До боли знакомая тема. Ты ее, конечно, в черные чулки наряжал, шарики всякие использовал, да?
– Понятное дело – не без этого. У меня в машине всегда чемодан валялся с реквизитом: плетки всякие, маски, дидло латексные. А что мне, нельзя, что ли? Я же честный натурал! У нас вон, мне знакомый один рассказывал, в каком-то министерстве чижик работал. И был он пидором конченым. Ну и, знамо дело, при Боре-то особенно же никто не скрывался. Чижик брал конкретно за то, что решал вопросы по своему профилю. Ему по должности какая-нибудь «Волга» с дедком-шофером полагалась, а он, на все положив, из собственных, так сказать, средств содержал «Bentley», два «Гелика» с чоповцами и «Hammer» с ментами. И вот поехал как-то раз этот ответственный государственный деятель к своему любовнику задницу натирать, а перед самым его домом и говорит начальнику охраны: «Ой! Я чемоданчик важный государственный в кабинете забыл! Вы сейчас же вернитесь и мне его срочно привезите! Прямо бегом! А то я без него государственное дело решить не смогу!» И вот прикинь! Три слонопотама с мигалками через всю Москву несутся как угорелые за этим самым чемоданчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18