— Подожди. Мы говорим еще только двадцать минут. У нас еще сорок минут осталось.
— Хватит и двадцати. Сорок минут это слишком много.
— Ты прости меня, если можешь. За все…
— Я не злюсь. Я вас с Кириллом давно уже простила. Что мне на вас злиться? Вы для меня чужие люди. У вас своя жизнь, а у меня своя. У нас ничего не может быть общего. Я рада, сестренка, что у тебя неплохо идут дела. Извини.
Я встала и направилась к выходу.
— Даша! — окликнула меня Верка. — Стой. Я хочу, чтобы ты на меня не обижалась.
— Я уже не в том возрасте, чтобы на кого-то обижаться. Я просто не хочу тебя больше знать.
Вернувшись в секцию, я села на кровать и смахнула слезы. Ближе к вечеру мне принесли передачу. В колонии есть такой закон. Передачами нужно делиться даже с теми, кто тебе неприятен. Пожадничаешь — изобьют. Кроме того, процветает натуральный обмен. За пачку дешевого чая можно получить приличные джинсы или неплохую юбку. Впрочем, хорошие вещи забирают себе надзиратели, а нам отдают те, что похуже. Вот и халат отобрали только потому, что он новый. «Зря сестрица потратилась», — злорадно усмехнулась я.
Раздав часть передачи девчонкам, я стала думать о Верке. Она что-то не договаривает, но что? Макса до сих пор не нашли, это точно. Я в этом не сомневаюсь. Если бы его нашли, то ко мне в колонию давно бы уже прикатил следователь. В этой истории что-то не так. Верка упорно молчит, но я-то знаю свою сестру. Может, мать Макса до чего-то докопалась? Хотя, в принципе, мне нечего бояться. Нужно еще доказать мою причастность к этому делу.
Через несколько дней в отряд вернулась Танька. Я бросилась к ней на шею и радостно прошептала:
— Ну, слава Богу, все обошлось!
— Я тебе обязана, — вздохнула Танька. — Если бы не ты, еще неизвестно, чем бы все это закончилось. Я умею быть благодарной, поверь.
— Какие, к черту, благодарности, главное, что ты осталась жива. Ты лежала в санчасти?
— Да. Доктор сказал, что я чудом выжила. Ты меня, Дашка, с того света вытянула. Еще немного, и все, пришлось бы папочке гроб отсюда увозить. А так — ничего, полежала под капельницей и отошла. В санчасти здорово! Можно спать сколько хочешь и никто не стоит над душой.
— Танюш, я передачу получила. Правда, тут осталось немного, но кое-что я для тебя припасла.
Я заварила некрепкий чай, вытащила печенье с конфетами, и мы с Танькой с удовольствием перекусили.
— Не представляю, как это бабье пьет чифирь? — пожала плечами я. — Ведь так можно не только сердце посадить, но и все остальное тоже.
— Эти твари ничем не брезгуют. Кстати, они не сделали тебе ничего плохого, пока меня не было?
— Нет, побоялись.
— Даша, а кто тебя так драться научил?
— Никто, — засмеялась я. — До колонии в жизни не дралась. Даже и подумать не могла, что мне придется научиться.
— Ты такая хрупкая на вид, а дерешься, как Синди Ротрок. Откуда в тебе столько силы? — улыбнулась Танька.
— Теперь нужно быть начеку. Давай поступим так: полночи будешь спать ты, а полночи я. Обоим засыпать нельзя, иначе может повториться та же самая история.
Так мы и сделали. Спали по очереди. Дни тянулись медленно, убивая однообразием. Примерно через месяц пришел дежурный и пригласил Таньку с вещами на выход. Танька улыбнулась, пожала мне руку и сказала:
— Вот видишь, я же тебе говорила, что меня скоро освободят. Скорее всего, папику удалось доказать мою невиновность.
— Я очень рада за тебя, — с трудом произнесла я, глотая слезы.
Сейчас сяду в шикарную тачку и поеду в Москву. Отсюда до столицы часов шесть добираться, не больше. По дороге мы с папиком выпьем классного виски, а Вечером пойдем в ресторан. Наверное, папик закатит грандиозный банкет по случаю моего возвращения. Ты только не падай духом, Дашуня! Я скоро за тобой вернусь. Я оттрубила здесь семь месяцев. Ты пока сидишь шесть Ровно через месяц я заберу тебя. За месяц папик обязательно утрясет твой вопрос. Ты мне веришь?
— Верю, — прошептала я.
— Ты только держись, — хлопнула меня по плечу Танька. — Я не долго, подруга. Скоро я за тобой приеду!
Взяв сумку, она направилась к выходу. Остановившись у дверей, обернулась и громко заявила на всю секцию:
— Кто Дашку тронет — на воле урою. Узнаю, когда заканчивается срок, и прямо у ворот колонии заживо похороню. Понятно вам, кобылы?!
Когда Танька ушла, девчонки, не стесняясь меня, выматерились, но дальше этого дело не пошло. На Танькино место поселили какую-то «шестерку», которую шпыняли всем отрядом. Я сомневалась в том, что Танька вытащит меня отсюда — ведь это стоит сумасшедших денег! Больно надо папику выкладывать кругленькую сумму за какую-то неизвестную зечку… В общем, я готовилась провести в этом дурдоме еще два с половиной года.
Без Таньки стало как-то пусто. Я осталась наедине со своими проблемами и душевной мукой. Подруг на зоне я не искала, да здесь их и быть не могло. Таньку послал мне Бог, а такие подарки и на воле-то бывают редкостью.
Больше всего меня раздражали женские татуировки, которые девчонки клепали себе с неуемным энтузиазмом. На зоне это называется «набить мастюху». Все бегали в туалет, прихватив с собой тушь и иголку. Главное, чтобы не увидел начальник. Если увидит, то сразу в карцер. Я никогда не понимала, зачем уродовать себя? Почти у всех девчонок было наколото одно и то же слово: «КЛОТ», что означало: «Клянусь Любить Одного Тебя», или «САТУРН», что означало: «Слышишь, А Тебя Уже Разлюбить Невозможно». Ну и чушь!
В один из дней мы с девчонками возвращались с фабрики и присели покурить. Вскоре к нам подошел охранник и сказал:
— Ну что, красавицы, кто из вас хочет выпить?
Все замолкли и опустили глаза, но самая бестолковая из нас радостно согласилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72