В руках так не хватало карт! Все его колоды были в седельных сумках, где-то в этом холодном, как пещера, сарае. То и дело слышался нетерпеливый стук копыт, фырканье или тихое ржание лошадей. Мигель пытался звать Фортуну, убеждая себя, что от осознания, что его кобыла где-то рядом, станет легче. Это, конечно же, был самообман.
По-настоящему больно было признавать тот факт, что Фортуна – римская богиня судьбы, или же госпожа Удача, – быть может, покинула его.
Почему? Чем он навлек на себя такую немилость богов? Пятнадцать лет назад, когда он был довольно молод – и довольно дерзок, чтобы считать себя бессмертным и неуязвимым, это было бы понятно. Он тогда наделал много глупостей. Например, связался с шайкой охотников за землей.
Мигелю хотелось кричать, биться в ярости от несправедливости случившегося с ним. Разве не искупил он своих ошибок? Не усвоил уроков? Отец лишил его наследства за пристрастие к азартным играм. И женщинам. За другие опрометчивые поступки. Разве этого не достаточно? То, чем он раньше занимался ради удовольствия, стало средством обезопасить себя. Заработать на хлеб, ради всего святого!
Ему оставалось лишь дергать железную цепь, пока безжалостные металлические браслеты не впились в запястья глубже и не пошла кровь.
Мигель выругался, осматривая раны, боясь, что на руках, его прекрасных ловких руках, теперь останутся шрамы.
Какой-то шорох заставил Мигеля перевести взгляд на противоположную шероховатую стену в четыре фута высотой. Желто-черно-белый пятнистый кот легко взобрался на ограду и притаился там. Бесстрастные зелено-золотые глаза уставились на Мигеля. И все же испанец был рад пушистому охотнику на мышей. В его присутствии ослабевал один из страхов Мендозы – крысы наводили на него ужас.
Шершавым кораллово-розовым языком кот тщательно вымыл сначала одну, потом вторую переднюю лапу. Наблюдая за этим, Мигель провел языком по желтым зубам. Если испанец чего-то по-настоящему не мог терпеть – кроме, конечно, крыс, – так это не чистить зубы. Как будто мало было посадить его на цепь, словно бешеного пса!
Ведь этим gringo bastardos ничего не стоило бы позволить ему сохранить достоинство. Волосы, – жирные, полные соломы, на которой спал Мигель, – лезли в глаза. И Мендоза чувствовал, что от него плохо пахнет – когда мерзкий запах собственной мочи и экскрементов не перебивал других зловоний сарая.
По крайней мере, солома была чистой, и на ней было теплее, чем на полу. Жаловаться было бы напрасной тратой времени.
Услышав, как отворилась большая дверь сарая, Мигель испугался, что посетителем может оказаться молодая senorita. Испанцу невыносимо было бы предстать перед ней в таком виде.
В следующее мгновение из-за двери конюшни показалось лицо Макколи.
– Ах, давно пора вам навестить меня, senor. Я уж начал было думать, что вы забыли обо мне и оставили умирать здесь в одиночестве.
– О, ты не умрешь в одиночестве, могу тебя в этом уверить. – Бренч рывком открыл дверь и вошел в конюшню. – Я ни за что не лишу себя удовольствия посмотреть, как ты умрешь. Честно говоря, будь на то моя воля, ты бы уже болтался на ближайшем дереве.
Мигеля передернуло. Голос gringo был холодным и пронизывающим, как январская вьюга, а взгляд таким же бесстрастным, как у кота на ограде. Испанцу впервые пришло в голову, что жалкое положение, в котором он оказался, может грозить много большими неприятностями, чем грязь и неудобства.
– Почему вы так говорите, senor? Я не сделал вам ничего плохого.
– Да неужто? – Бренч присел как раз на таком расстоянии от испанца, чтобы тот чуть-чуть до него не дотягивался, и достал из кармана свой табак «Булл Дарем».
Мигель наблюдал, как Макколи свернул самокрутку, подкурил ее и глубокую затянулся. В тусклом свете тлеющий кроваво-красный кончик самокрутки казался сверкающими огнями ада. От тяжелого взгляда Макколи мурашки бежали по коже, и Мигель подумал, что ад – не самое худшее, что может быть. По крайней мере, там тепло.
– Зачем ты убил моего брата, Мендоза?
– Я даже не знал вашего брата. Зачем мне его убивать?
Ноздри Бренча раздулись, выпуская дым. Взгляд стал еще тяжелее.
– Вот и скажи, зачем. И постарайся все объяснить как следует. Может статься, это твой последний шанс облегчить душу.
Мигель заметил, как Бренч сжал кулаки, чуть не раздавив догоравшую самокрутку. Макколи сдерживался из последних сил. Сердце испанца похолодело от страха. Если не удастся убедить этого gringo в своей невиновности, можно и не дожить до суда.
– Клянусь… – Мигель положил руку на сердце, – могилой моей дорогой матушки, senor. Я никого не убивал.
Макколи долго изучал тлеющий кончик самокрутки, восстанавливая в памяти разговор, который произошел между ними с испанцем в купальне «Уосатч». Потом, удерживая глаза Мендозы в стальных тисках своего взгляда, Бренч сделал последнюю затяжку и потушил самокрутку голыми пальцами.
– Я слушаю, – только и мог он сказать.
Мигель глубоко задумался. Фортуна дарит ему еще один шанс. Нужно воспользоваться им как можно лучше.
На следующее утро у Дженны прибавилось сил, а боль начала стихать. Она отбросила одеяла и опустила ноги с кровати. Поднявшись, молодая женщина поняла, что она слабее, чем ей вначале показалось. Тем не менее, ей удалось добраться до ширмы и воспользоваться ночным горшком. Почувствовав себя немного увереннее на обратном пути, Юджиния задержалась у окна.
Снаружи солнце рисовало тени рядом со зданиями, и получалось что-то вроде лоскутного одеяла. Грязь на улицах подсыхала и меняла цвет с шоколадно-коричневого на темно-серый. Дженна попыталась открыть окно и обнаружила, что оно легко поддается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116