Если я сумею осветлить волосы и найти новую, патриотическую причину, по которой потерял руку, то смогу стать другим человеком и никто не докажет, что это не так.
– И ты оставишь за спиной свое прошлое?
– Да, оставлю – у меня нет выбора. Но еще не сейчас. Я все еще человек, которому ты спас жизнь. Я связан с тобой и выполню свой долг.
Внутри у Оуэна все сжалось, словно в предчувствии недоброго.
– Я считал, что речь идет о чем-то большем, чем долг. – Так и есть. – Левая рука де Агилара легла на плечо Оуэна. Черные глаза испанца нашли глаза Оуэна. – Это чистая правда. Я люблю тебя не меньше, чем любил других. Но у меня останутся сыновья, которые будут жить после моей смерти. И дело не только в этом…
За тридцать лет де Агилар ни разу не терял дара речи. Новизна ситуации несколько снизила напряжение, к тому же все в нем говорило о вновь обретенном внутреннем спокойствии, которое невозможно описать словами.
– Тогда давай перенесем голубой камень на свет, – мягко предложил Оуэн. – Быть может, сумеем узнать, почему он замолчал.
Камень спал; по крайней мере, Оуэн так решил. Он казался тяжелым и вялым в руке, когда Оуэн вытаскивал его из седельной сумки, точно заснувший возле камина кот, который просыпается с большой неохотой.
Прошло некоторое время, но камень так и не проснулся, и Оуэн решил, что голубой череп исчерпал свои силы. Он считал камень бессмертным и неуязвимым для людских болезней. Камень говорил в его сознании в течение нескольких десятилетий, но сейчас Оуэн ощущал оцепенение безмерной усталости, медленное возвращение в мир людей. Сейчас песня камня превратилась в одинокую ноту, доносящуюся из вечных пространств, где он нашел укрытие.
Оуэн никогда не считал себя хозяином камня, способным приказывать ему. Камень пассивно лежал между его ладоней, так что свет огня с трудом проникал сквозь него, а цвет исходившего наружу луча был скорее янтарным, чем голубым.
– Извини, – сказал Оуэн, обращаясь к едва слышной ноте, звучащей в его голове. – Здесь есть тот, кто хочет с тобой встретиться. И я должен нарушить твой отдых.
– Благодарю вас, – прозвучал голос в ответ на мысль, произнесенную лишь в сознании.
Оуэн начал поворачиваться, но был вынужден замереть из-за вспыхнувшей в голове боли.
Огонь скрывал Эдуарда Уэйнрайта. Он сидел так близко к камину, что пламя должно было поглотить его даже раньше, чем дубовые поленья. Он расположился в кресле, завернувшись в шерстяные одеяла – оживший скелет, едва цепляющийся за жизнь. Сквозь туго натянутую кожу проглядывали синие прожилки вен. Сухожилия так сильно выступали наружу, что Барнабас Тайт мог бы проводить уроки анатомии на этом едва дышащем теле, не делая ни единого рассечения. Его слезящиеся глаза были затянуты катарактой, и дочь не стала стирать слезы, чтобы не беспокоить его.
Однако он был совсем не так слаб, как казалось. Старик потянулся к запястью Оуэна, и костлявые пальцы сжали его крепко, точно змея, собравшаяся задушить свою жертву.
– Разрешите взглянуть на ваш камень?
– Конечно.
Камень не возражал и ни о чем не предупреждал Оуэна. Тогда он положил его на тощие колени, покрытые толстым желтым одеялом.
– Если хотите, можете к нему прикоснуться.
Несколько мгновений старик лишь смотрел на камень. На его лице застыло выражение благоговения, словно у ребенка, получившего желанный подарок после долгих лет разочарований.
Череп смотрел на него, пустые глазницы были устремлены к его лицу. Камень продолжал сонно поглощать идущий от огня свет и так же сонно его испускать. Медленно и осторожно руки Эдуарда Уэйнрайта сомкнулись на идеально гладких висках черепа.
В момент их встречи камень заплакал; во всяком случае, так Оуэну показалось; в мягком свете огня он ощутил, что камень погрузился в сентиментальное настроение – никогда прежде такого не случалось.
Между тем не вызвало сомнений, что плачет старик. Редкие слезы оставляли дорожки живого золота на его щеках, словно он сберегал оставшуюся в теле жидкость именно для этих мгновений.
Но взгляд его сохранял ясность, когда он вновь посмотрел на Оуэна.
– В нашей земле есть место, предназначенное для этого камня, и там он должен пребывать до скончания времен. Вам известно, где оно?
Оуэн ощутил, как его сердце остановилось, а потом вновь неровно забилось.
– Мне снилось это место каждую ночь из последних тридцати лет, но я там никогда не бывал и не знаю, где оно находится. Меня направили в Англию, чтобы я его нашел.
– Значит, мой последний год прошел не зря. – На лице Уэйнрайта появилась улыбка, озарившая лицо, и он сразу помолодел. – Я ждал счастья моей дочери и вашего появления, и сегодня оба мои желания выполнены. И все же ваша задача не так проста, поскольку нам, идущим по древним прямым путям, никогда не говорят, какое из пяти охраняемых нами мест является главным. Вы можете описать мне место, которое вам снится?
Кровь потекла быстрее в жилах Оуэна, подобно потоку разлившейся реки.
– Если мне дадут перо и бумагу, я могу попытаться.
По просьбе отца Марта принесла гусиное перо, чернила и лист хорошей плотной бумаги, превосходно удерживающей чернила.
– Я использую эту бумагу для звездных карт, – сказал Эдуард Уэйнрайт. – Если я доживу до утра, то после того, как вы сообщите мне время и место вашего рождения, я сделаю такую карту для вас.
Оуэн вежливо поблагодарил, он не стал говорить, что сам делал такую карту для себя множество раз.
Он сидел у огня, положив деревянный поднос на колени. В танцующем оранжевом свете пламени, полузакрыв глаза, он набросал место, которые увидел первый раз в джунглях, более трех десятилетий назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117