Сейчас он лежал на земле у их ног и тяжело дышал. Оуэн опустился рядом с ним на колени и взял руку своего спящего друга, чтобы все вспомнили, зачем он сюда пришел.
– Быть может, теперь вы мне скажете, что нужно сделать, чтобы исцелить моего друга?
Женщина-ягуар, подобно кошке, трижды обошла вокруг него, а потом опустилась на колени с другой стороны от де Агилара и приблизила к нему свое лицо. Глаза Наджакмал засияли светом луны, ослепляя Оуэна.
– Ты можешь зажечь огонь, Седрик Оуэн, хранитель голубого живого камня?
На этот вопрос он мог ответить.
– Я умею зажигать костер с тех пор, как мне исполнилось шесть лет.
– Тогда зажги его сейчас.
– Диего уже…
Она покачала головой, и на ее губах появилась суровая усмешка. Он повернулся и увидел, что Диего растоптал остатки дымящихся углей.
– Ты хранитель голубого живого камня. Ты должен разжечь огонь сам.
Наджакмал увидела, как он потянулся за своим огнивом и трутом, и вновь покачала головой, протягивая ему лук со спущенной тетивой и обгоревший прут, которыми туземцы разжигали огонь. Седрик Оуэн никогда прежде ими не пользовался.
– Нет, не здесь, а там, – сказала Наджакмал, указывая на нужное место, – Над огненным кругом мозаики. Именно там ты должен зажечь свой живой огонь.
Под суровыми взглядами Наджакмал и трех ее сыновей он сел на корточки и вставил прут в тетиву лука, стараясь повторить ловкие движения Диего.
Никто из них не стал смеяться, за что он был им благодарен. Оуэн потел и ругался, раз за разом перехватывал тетиву лука, проклинал все на свете, но, когда садящееся солнце осветило край пирамиды, ему удалось извлечь тонкую струйку дыма, а потом он заметил, как расцветает крошечное пламя, начинает жадно пожирать волосы на его склоненной голове, а также мелкие кусочки сухого мха и травы, которые он осторожно подкладывал в огонь. Оуэн испытал невероятное удовлетворение, поскольку успел забыть детскую радость овладения новым умением.
Дым от костерка был полон ароматами джунглей. Глаза Оуэна начали слезиться. Диего и его браться собрались у него за спиной, откуда дул легкий ветерок. Под защитой их тел пламя наконец начало набирать силу. Казалось, желтые плитки мозаики приняли огонь в себя, и теперь пламя пылало глубоко в земле и на вечернем небе.
В какой-то момент огонь стал ярким, словно тускнеющее солнце, и Диего наклонился через плечо Оуэна и вложил в его руки пучок травы и листьев.
– Сожги это. Выпей дым.
Пучок ярко вспыхнул и загорелся высоким голубым пламенем, цвета живого камня. Дым получился тонким и едким, он скользнул в его горло, наполняя сердце и растекаясь в груди, согревая и делая легким, поднимая к небесам. Он пил и пил, а когда дым кончился, Оуэн об этом пожалел.
– Встань. Смотри. Слушай.
Он встал. Он смотрел. Он слушал мир, в котором каждый вздох каждого животного в джунглях становился ему понятен, словно его уши всю жизнь были забиты ватой и открылись только сейчас.
Со всех сторон доносилось пение разноцветных птичек, чистое, как звон хрусталя; слева и высоко над головой он услышал шелест крыльев бабочки, подобный шуму оперения летящего ворона; он слышал шорох чешуи ползущей по стволу дерева змеи.
И еще Оуэн понял, что прежде его зрение было крайне примитивным. Раньше он думал, что джунгли ослепляюще радужны. А теперь он видел оттенки цвета внутри оттенков и был действительно ослеплен. Он мог бы навсегда потеряться в единственном лучике света, отразившемся в глазу птицы, в прожилках свисающего листа или в бесконечных плитках мозаики, которые уже воспринимал как единое целое, как живой образ, затаивший дыхание перед концом мира.
У него закружилась голова, и он начал опускаться на колени, чтобы получше разглядеть одинокий голубой цветок, пробившийся сквозь бирюзовые камни на лугу Невинности.
Однако он сразу потерял равновесие. Заботливые руки подхватили его, поддержали голову, слегка отклонили ее назад. Послышался негромкий голос Диего:
– Пока не нужно смотреть вниз, Седрик Оуэн, чтобы мы не потеряли тебя навсегда в других временах.
Он испугался и направил свой взор на запад, в сторону заходящего солнца и голубого неба, где уже были начертаны цвета приближающейся ночи.
Он мог устремиться к шафраново-желтому и темно-красному потокам, исходящим от солнечной сферы, покинув границы своего бренного тела, но тут раздался кашель Фернандеса де Агилара, хаотичный звук, рассекший алые, белые и черные потоки.
Оуэн услышал, как воздух втягивается в легкие, он знал о скопившейся в них жидкости и об ослабевающем уже давлении крови в легочных артериях.
Он потянулся к запястью друга, нашел его и узнал правду за три биения пульса.
– Он умирает. Мы должны действовать немедленно!
Его голос метнулся к кронам деревьев и отразился от них.
С противоположной стороны костра Наджакмал ответила:
– Тогда посмотри на меня, Седрик Оуэн, хранитель голубого живого камня. Время пришло.
Она сидела в тени. Из ее ладоней вырвались два луча света, словно она потянулась к небу и дважды сняла солнце, чтобы оно сияло для него.
Оуэн прищурился – свет был очень ярким, – но не отвел взгляда от ее тонких пальцев. Медленно возникала форма; серебристые очертания черепа ягуара, вырезанного из безупречно чистого бесцветного кристалла, впитавшего в себя мерцающий свет пламени и слабое сияние далекого лунного света, пробивающегося сквозь полог джунглей: они сплелись в два серебряных луча света, запевших на такой высокой и чистой ноте, что его разум чудом не распался на части.
Вот так, в пульсирующей ночи, когда все его чувства были невероятно обострены, Оуэн впервые в жизни увидел другой череп, высеченный из камня руками, знавшими тайны звезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117