Это была только его проблема, и иногда она волновала его настолько сильно, что все, наверное, замечали, какой нездоровый у него бывал вид. А мне, полагаю, открыться было безопасно,- она отчасти озорно, отчасти пренебрежительно наморщила лоб,- вот так это и произошло.
- Так-так! Что же произошло, мисс Дейн?
- Все свидетели рассказывали о встрече позавчера вечером, о разговорах, которые велись там, и о снятии отпечатков пальцев,- продолжила Маделин с пафосом, которого, вероятно, сама не замечала.- Меня там не было, но мне обо всем рассказал друг, который был там. Так вот, самое большое впечатление на него произвела абсолютная уверенность обоих претендентов - даже на процедуре снятия отпечатков пальцев, да и после нее. Он сказал, что бедняга Джон простите, Джон Фарнли - единственный раз улыбнулся и почувствовал облегчение, когда истец рассказывал об ужасной истории на "Титанике" и о том, как его ударили моряцким молотком.
- Да, ну и что же?
- Эту историю сэр Джон рассказал мне много месяцев назад. После крушения "Титаника" он очнулся в госпитале в Нью-Йорке. Но он не знал, что это Нью-Йорк, и ничего не помнил о "Титанике". Он не знал, где он, как попал туда и даже кто он такой! У него была сильная контузия от нескольких ударов по голове, нанесенных случайно или умышленно во время крушения судна, в результате которой возникла амнезия. Вы понимаете, что я имею в виду?
- Отлично, мисс Дейн. Продолжайте.
- Ему сказали, что по одежде и бумагам его опознали как Джона Фарнли. У его постели в госпитале стоял человек, который заявил, что он кузен его матери,- о, я, может быть, говорю сбивчиво, но вы понимаете, что я хочу сказать. Он успокоил мальчика и велел больше спать и скорее поправляться. Но вы же знаете, каковы дети в этом возрасте. Он был очень испуган и не на шутку встревожен. Ведь он ничего о себе не знал! И что хуже всего, он, как все мальчики-подростки, не осмелился кому-либо признаться в потере памяти из страха, что его, может быть, сочтут сумасшедшим. Вдруг он что-то натворил; его могут посадить в тюрьму. Так ему казалось. У него не было никаких причин считать, что он не Джон Фарнли. У него не было никаких причин думать, что ему говорят неправду. Он смутно помнил крики и суматоху, бескрайний открытый простор и холод; но это все, что он помнил. Поэтому он ни слова никому не сказал. Своему дяде, мистеру Ренику из Колорадо, он соврал, что помнит все, и тот ничего не заподозрил. Этот маленький секрет Джон хранил годами. Он перечитывал свой дневник, стараясь что-то вспомнить. Он говорил мне, что иногда часами сидел сжав голову руками и сосредоточившись. Иногда ему казалось, что он смутно вспомнил лицо или событие, но все эти картины были расплывчатыми. Потом ему опять казалось, что он все забыл. Единственное, что он вспоминал, скорее как образ, а не как событие, было что-то связанное с петлей, согнутой петлей!
Под железной крышей зрители сидели затаив дыхание. Никто не шуршал бумажками. Никто не шептался. Пейдж почувствовал, что ворот у него намок, а сердце тикает, как часы. В окна проникал дымный солнечный свет, и у Маделин задергался уголок глаза.
- Согнутая петля, мисс Дейн?
- Да. Я не знаю, что он имел в виду. Да и он тоже!
- Продолжайте, пожалуйста.
- Сначала, живя в Колорадо, он боялся, что его посадят в тюрьму, если он что-то сделает не так. Почерк у него был не очень хорошим, так как два его пальца были почти раздавлены во время кораблекрушения и он не мог правильно держать карандаш. Он боялся писать домой, поэтому никогда не писал. Он даже боялся пойти к врачу и спросить, не сошел ли он с ума, из страха, что врач на него донесет. Разумеется, со временем это понемногу проходило. Он убедил себя, что такие несчастья иногда случаются с людьми, но они продолжают жить нормально. Потом была война и все такое. Он посоветовался с психиатром, который после многочисленных психологических тестов сказал ему, что он настоящий Джон Фарнли и что беспокоиться ему не о чем. Но он за эти годы так и не избавился от ужаса, и, даже когда он думал, что обо всем забыл, это ему снилось. Потом все началось снова, когда умер брат Дадли и он стал наследником титула и состояния. Ему пришлось приехать в Англию. У него был - как бы поточнее выразиться?- академический интерес. Он думал, что он наконец-то все вспомнит. А он не вспомнил. Вы все, конечно, видели, как он обычно блуждал, словно призрак - бедный старый призрак,- по окрестностям. Вы знаете, какой он был нервный. Ему здесь нравилось. Он любил каждый акр и ярд этой земли. Заметьте, он ни на минуту не сомневался, что он Джон Фарнли. Но он должен был знать точно, что с ним произошло!
Маделин прикусила губу.
Ее ясные обычно, а теперь несколько жесткие глаза по очереди оглядывали зрителей.
- Я много говорила с ним и пыталась его успокоить. Я просила его не забивать себе голову этими мыслями; тогда, вероятно, он бы вспомнил. Я обычно устраивала так, чтобы что-то напоминало ему о прошлом, но чтобы он думал, что вспомнил это сам. Иногда это был граммофон, игравший в вечерней прохладе "Тебе, прекрасная леди"; и он вспоминал, как в детстве мы танцевали под эту музыку. Иногда это была какая-то деталь дома. В библиотеке есть один книжный шкаф, встроенный в стену между окнами, но на самом деле это не шкаф, а замаскированная дверь, выходящая в сад. Она и сейчас открывается, если знать, где находится задвижка. Я убедила его найти ее. Он говорил, что после этого много ночей подряд хорошо спал. Но он по-прежнему хотел докопаться до истины. Он говорил, что ему надо знать правду, даже если окажется, что он не Джон Фарнли, что он больше не сумасбродный мальчишка-подросток, и воспримет это спокойно, и, если он докопается до истины, это будет величайшим достижением в его жизни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73