Он давно уже выронил свою шляпу и теперь судорожно хватался за ручки кресла, но ничего связного сказать не мог. Он пытался что-то пролепетать, загорелое лицо его еще больше побледнело. Наконец он выдавил:
— Они подозревают меня?… О Боже! Послушайте, неужели вы думаете, что я способен на такое?! Ударить девушку ножом в спину и…
— Спокойно! — тихо промолвил Бенколин. — Я знаю, что вы этого не делали.
Из камина с треском выпрыгнул уголек. Нервное оцепенение у меня начало проходить, и возражения Шомона вонзались в мой мозг, как ланцеты. Кофе стал жечь мне горло…
— У вас такой вид, — бросила Мари Августин, — будто вы знаете, кто виноват. А сами проглядели все самое важное…
Между бровями Бенколина пролегла морщинка. Неодобрительным тоном он сказал:
— Ну… нельзя сказать, чтобы все, мадемуазель. Нет, я бы так не сказал.
Что-то должно было произойти. Это висело в воздухе, хотя я не мог себе представить, в каком направлении будут развиваться события. Но я видел, как пульсирует жилка на лбу у Бенколина — совсем в унисон с тиканьем стенных часов.
— В вашей теории, мадемуазель, что убийца выкрал ключ Клодин Мартель, чтобы проникнуть в клуб, есть одна ошибка, — проговорил детектив. — Нет, нет, лучше скажем, две.
Девушка пожала плечами.
— Во-первых, мадемуазель, вы никак не можете объяснить, зачем убийце нужно было заходить в клуб после убийства… Во-вторых, я просто знаю, что ваша теория неверна.
Он неторопливо поднялся на ноги. Все мы тут же инстинктивно отодвинулись назад, хотя Бенколин был по-прежнему спокоен и даже имел отсутствующий вид. Громко тикали часы.
— Говорите что угодно о моей глупости, мадемуазель. Я с вами согласен! Я вообще чуть было не завалил все это дело. О да. И только сегодня днем — непростительно поздно! — я увидел всю правду. И в этом вовсе не моя заслуга. Убийца намеренно снабдил меня ключами, давая мне шанс догадаться… Вот почему я называю это преступление самым странным за всю мою карьеру… Глупец!
У него неожиданно заблестели глаза, и он расправил плечи. Я окинул взглядом окружающих. Шомон, сгорбившись, сидел в своем кресле. Мари Августин, выпятив нижнюю губу, подалась вперед; на нее падал свет, в котором ее глаза стали цвета черного дерева. Она еще сильнее сжала руку старого Августина.
— Глупец, — повторил Бенколин. В глазах у него снова пропало всякое выражение. — Вы помните, Джефф, я говорил вам днем, что мне следовало бы найти ювелира? Так вот, я это сделал. Вот где он починил часы.
— Какие часы?
Он, казалось, удивился моему вопросу:
— Ну как же… вы же знаете, что мы нашли в проходе крошечные частички стекла? Один еще пристал к кирпичам в стене…
Все молчали. Меня оглушал стук собственного сердца.
— Видите ли, было почти неизбежно, чтобы убийца разбил часы, особенно в таком тесном месте. Когда он ударял девушку ножом… Да, это было почти неизбежно, потому что…
— О чем это вы, черт побери?!
— Потому что, — задумчиво закончил Бенколин, — у полковника Мартеля только одна рука.
Глава 18
Самым обыденным тоном Бенколин продолжал:
— Да. Вот как он убил свою дочь. И я никогда не прощу себе, что был настолько глуп, что не увидел этого с самого начала. Я знал, что она стояла спиной к стене, я понял, что в таком узком месте убийца, должно быть, ударился рукой о стену, когда вытаскивал кинжал, и разбил стекло своих часов… Я только никак не мог понять, каким образом оказалось, что он носил часы на той же руке, в какой держал кинжал.
Его голос доносился как будто издалека. В голове у меня все еще звучали слова: «Вот как он убил свою дочь». Я смотрел на огонь в камине. Эта фраза была настолько не правдоподобной, а значение ее настолько огромным, что я поначалу даже не почувствовал потрясения. Я мог думать только о полутемной библиотеке в саду Сен-Жерменского предместья, где по окнам струились потоки дождя. И там я видел старого коренастого человека с пышными усами и лысой головой — он стоял перед нами в своем прекрасно сшитом дорогом костюме и смотрел на нас тяжелым взглядом. Полковник Мартель.
Раздался громкий возглас, который разбил мое видение на мелкие кусочки.
— Да вы понимаете, что говорите?! — с вызовом произнес Шомон.
Бенколин ответил все так же задумчиво:
— Видите ли, человек, как правило, носит часы на левой руке, если он не левша. Если левша, то на правой, — то есть всегда на руке, противоположной той, которой он пишет или… ударяет ножом. Поэтому я не мог понять, левша убийца или нет, так как часы были на той же самой руке, которой он нанес удар ножом. Но, конечно, человек, у которого только одна рука…
По какой-то необъяснимой причине сама мысль о полковнике Мартеле придавала словам Бенколина весомость, даже несмотря на то, что он обвинял полковника в убийстве. Теперь все происходящее не казалось мне — как во время моих безумных похождений в клубе — бессмысленным дурным сном. Но Шомон, с самым идиотским выражением на лице, рванул Бенколина за руку.
— Я требую, — крикнул он пронзительным голосом, — извинений за то, что вы только что сказали!…
Бенколин пробудился от своих абстракций.
— Да, — сказал он, кивая, — да, вы имеете право знать об этом все. Я сказал вам, это было странное преступление. Странное не только по своим мотивам, но и потому, что этот великолепный старый игрок дал нам спортивный шанс разгадать это. Он не хотел сдаваться добровольно, но он бросил нам в лицо подсказку и, если мы догадаемся, был готов признать свою вину. — Бенколин высвободил руку из пальцев молодого человека. — Спокойно, капитан! Ваше благородство никому не нужно. Полковник уже подтвердил мою догадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69