Барроуз открыл стеклянную дверь, выходящую в сад, и вошел в тускло освещенную удобную комнату. Обычно он умел хорошо держать себя в руках, но сейчас был настолько возбужден, что даже в жаркий день поеживался от озноба и выглядел довольно бледным. Его отец, дед и прадед вели юридические дела семьи Фарнли. Иногда возникали сомнения, подходит ли на роль семейного адвоката Натаниэль Барроуз с его восторженными, а порой и взрывоопасными речами. К тому же он был молод. Но, как правило, отметил Пейдж, он все держит под контролем и ему удается выглядеть более хладнокровным, чем палтус на сковородке.Темные волосы Барроуза были тщательно расчесаны на пробор и аккуратно приглажены. На длинном носу сидели очки в роговой оправе; когда он смотрел через них, его лицо казалось полнее, чем обычно. Одет он был щеголем, но явно не по погоде: руки в перчатках сжимали портфель.— Брайан, — спросил он, — ты сегодня обедаешь дома?— Да. Я…— Не надо, — резко произнес Барроуз.Пейдж заморгал.— Ты обедаешь у Фарнли, — продолжал Барроуз. — Честно сказать, мне все равно, где ты обедаешь, но я бы предпочел, чтобы ты был там, когда кое-что произойдет. — Склонившись к Пейджу, он заговорил почти шепотом: — Я уполномочен сказать тебе то, что сейчас произнесу. По счастью. Скажи, у тебя когда-нибудь были причины полагать, что сэр Джон Фарнли не тот, за кого себя выдает?— Не тот, за кого себя выдает?— Что сэр Джон Фарнли, — судорожно объяснил Барроуз, — обманщик и любитель маскарадов, а вовсе не сэр Джон Фарнли?— Тебя что, солнечный удар хватил? — спросил Пейдж, выпрямившись.Он был удивлен, раздражен и странно возбужден, но он был не из тех, кто кидается на человека в самое ленивое время жаркого дня.— Разумеется, у меня никогда не было причин так думать. А почему они должны быть? К чему ты клонишь, черт возьми?Натаниэль Барроуз встал с кресла и поставил на него портфель.— Я говорю это потому, — ответил он, — что появился человек, претендующий на то, что он настоящий Джон Фарнли. Это дело не новое. Оно продолжается уже несколько месяцев, а теперь близится к завершению. Э… — Он запнулся и огляделся. — Здесь есть еще кто-нибудь? Миссис Как-там-ее — ну, ты знаешь, женщина, которая у тебя убирает, — или кто-нибудь еще?— Нет.Барроуз процедил, словно через силу:— Не следовало мне это говорить тебе, но я знаю, что тебе можно доверять; между нами — я в деликатном положении. Мне грозят неприятности. И дело Тичборна тут не поможет. Конечно… э… официально у меня нет причин считать, что человек, чьи дела я веду, — не сэр Джон Фарнли. Предполагается, что я служу сэру Джону Фарнли, настоящему. Но в том-то все и дело. Есть два человека. Один настоящий баронет, а другой маскирующийся под него мошенник. Внешне они не похожи друг на друга. И все-таки будь я проклят, если смогу их отличить! — Помолчав, он добавил: — Однако, к счастью, сегодня вечером может кое-что проясниться.Пейдж почувствовал настоятельную необходимость собраться с мыслями. Подвинув гостю пепельницу, он раскурил сигарету и принялся рассматривать Барроуза.— Час от часу не легче, — ворчал он. — А с чего все началось? Когда появились причины подозревать, что он обманщик? Этот вопрос возникал когда-либо раньше?— Никогда. И ты увидишь почему. — Барроуз достал носовой платок, очень тщательно вытер лицо и успокоился. — Надеюсь, впрочем, что это мистификация. Я люблю Джона и Молли — прости, сэра Джона и леди Фарнли, — я их очень люблю. Если этот истец — обманщик, я расшибусь в лепешку, но постараюсь, чтобы он за лжесвидетельство получил срок больше, чем Артур Ортон. Ну, пожалуй, раз уж ты все равно сегодня вечером об этом услышишь, то тебе лучше знать, с чего все началось. Ты знаешь историю сэра Джона?— Смутно, в общих чертах.— Тебе следует знать об этом досконально, а не в общих чертах, — резко бросил Барроуз, неодобрительно покачав головой. — Ты так и свою историю пишешь? Надеюсь, что нет. Слушай меня и твердо запоминай эти простые факты. Возвращаемся назад на двадцать пять лет, когда сэру Джону Фарнли было пятнадцать. Он родился в 1898 году и был вторым сыном старого сэра Дадли и леди Фарнли. О наследовании титула тогда вопроса не стояло — старший сын, тоже Дадли, был гордостью и радостью родителей. И они требовали от своих сыновей благородного поведения. Старый сэр Дадли (я знал его всю жизнь) непреклонно придерживался викторианских традиций. Он не был таким плохим, как сегодня этих людей описывают в романах; но я помню, как в раннем детстве удивился, когда он дал мне шестипенсовик. Молодой Дадли был хорошим мальчиком. Джон не был. Он был мрачным, спокойным, замкнутым ребенком, но таким угрюмым, что ему не прощались даже самые безобидные шалости. Он не был вредным; просто он не вписывался в окружающее общество и требовал, чтобы с ним обращались, как со взрослым, хотя был еще ребенком. В 1912 году, когда ему исполнилось пятнадцать, он пережил вполне взрослое увлечение буфетчицей из Мейдстоуна…Пейдж присвистнул и выглянул из окна, словно ожидая увидеть самого Фарнли.— В пятнадцать лет? — удивился Пейдж. — Но он же, наверное, был еще несмышленым…— А он и был.Пейдж колебался:— Однако, знаешь ли, из того, что я о нем знал, следовало, что Фарнли…— Немного пуританин? — подсказал Барроуз. — Да. Но мы сейчас говорим о пятнадцатилетнем мальчике. То, что он интересовался оккультными науками, в том числе колдовством и сатанизмом, было плохо. То, что его исключили из Итона, было еще хуже. Но публичный скандал с буфетчицей, которая заявила, что ждет ребенка, довершил дело. Сэр Дадли Фарнли просто решил, что мальчик совершенно безнадежен, что его уже ничто не исправит и что он больше не хочет его видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11