Он бережно поднял ее на руки, перенес на постель, подоткнул простыни, прикрыл одеялом и, неторопливо натягивая одежду, посмотрел на спящую красавицу, золотистые волосы которой рассыпались по подушке. С улыбкой вспоминал он о необыкновенной страсти, равно охватившей их обоих, — это результат не только нынешней ночи, но и всех прежних ночей, что провели они в объятиях друг друга. Что бы ни вставало между ними, существовала некая сила, притягивавшая их друг к другу, как магнит.
Погруженный в свои мысли, Люсьен осторожно прикрыл дверь и побрел на палубу. Его угнетало то, что насчет их будущего так ничего и не было решено. Микаэла попросила развода, но о деньгах и словом не обмолвилась. Это так на нее похоже — она слишком независима, чтобы полагаться на чью-либо поддержку.
Как бы ни представляла себе Микаэла свою будущую жизнь, Люсьен твердо решил предоставить ей свободу выбора, к которой она всегда так стремилась. Более дорогого подарка она скорее всего и не желала. А вот ее отказ отвечать на вопросы, касающиеся той страшной ночи, поверг его в сильнейшее смущение. Что-то ей было известно, что-то такое, о чем она не хочет рассказывать. И что означали все эти ее намеки…
— Люсьен? — На опустевшей палубе голос Вэнса прозвучал особенно громко. — Я должен извиниться перед тобой.
— За что? — Люсьен даже головы к нему не повернул, неподвижно глядя, как полночная луна отбрасывает свой серебряный свет на поверхность воды.
— Ты сам прекрасно знаешь за что, — пробурчал Вэнс, — но я хочу, чтобы ты знал: ничего такого по дороге в Новый Орлеан между нами не было. Ну а сейчас я распоряжусь, чтобы все вещи Микаэлы перенесли на твой корабль.
— Думаю, она предпочтет остаться здесь, — все так же спокойно откликнулся Люсьен. Повернувшись, он направился было вниз, но Взнс неожиданно остановил его:
— Еще одно. Только что из города вернулся Родди Блэнкеншип — он рассказывает интересные вещи. После всего происшедшего нынче в казармах Карлоса Моралеса вызвал сам генерал О'Рейли: говорят, ему стало известно о том, что Моралес берет взятки. При обыске у него обнаружили в карманах английские деньги. Мора-леса обвиняют и в том, что он бросил в тюрьму молодую женщину только за то, что она отказалась выйти за него замуж. Ходят слухи, что он пытался затащить ее в постель в обмен на снятие выдвинутых против нее ложных обвинений.
— Действительно интересно, — заметил Люсьен.
— Не правда ли? — ухмыльнулся Вэнс. — И кто только сообщил все эти подробности О'Рейли?
— Даже представить себе не могу.
— Да ну? А я-то все гадал, зачем тебе понадобилось возвращаться в дом, когда Моралес храпел в своей кровати! Ведь это ты подложил ему английские монеты, разве не так? А потом вышел из экипажа у главного штаба, чтобы заявить на Моралеса.
Люсьен неопределенно пожал плечами.
— Что ж, возможно, тебе будет также небезынтересно узнать, что Моралеса вышвырнули из Высшего совета и заключили под стражу: теперь оставшиеся годы ему придется провести под замком. — Вэнс пристально посмотрел на Люсьена: — Слушай, зачем тебе понадобилось все это: ведь ты не хуже моего понимаешь, что отныне в этом порту нам уже не торговать — те дикие пошлины, которые там установлены, мы просто не потянем.
— Мне надо было наказать Моралеса за то, что он сотворил с Микаэлой. Лучше потерять луизианский рынок, чем простить этому подлецу все его гадости. К тому же я подозреваю, что в конце концов он бы выдал нас. Пусть уж лучше в тюрьме сидит этот тип, а не мы, не правда ли?
— Это уж точно, мне вовсе не хотелось бы пройти через тот ад, через который прошла Микаэла. — Вэнс содрогнулся.
— Пока в Новом Орлеане правят испанцы, контрабанда будет по-прежнему процветать, ведь метрополия не в состоянии удовлетворить все нужды местного населения. Но теперь пусть рискуют другие, а у нас найдется где торговать. К тому же мне меньше всего хотелось бы возвращаться туда, где меня ждут лишь тяжелые воспоминания.
Спустившись по трапу, чтобы направиться к себе на судно, Люсьен бросил на Вэнса прощальный взгляд и негромко проговорил:
— Присматривай за ней, приятель, больше я тебя ни о чем не прошу.
* * *
Микаэла пошевелилась и протяжно застонала. Ей вдруг показалось, что нынче ночью она умерла, только никто не потрудился сказать ей об этом. Голова ее гудела, как колокол, и ощущение было такое, словно в череп вбили гвозди, в животе бурлило, а стоило ей открыть глаза, как все вокруг начинало бешено кружиться.
Почувствовав, что кровать под ней слегка покачивается, Микаэла осторожно выглянула из-под одеяла. Потом она попыталась сесть, но на это сил у нее уже не хватило.
Именно в этот момент Микаэла заключила сама с собой торжественный договор. К бренди отныне она не прикоснется до конца жизни.
Ей удалось встать на ноги и, хватаясь за все подряд, пересечь каюту. Не переставая стонать, она опустила голову в таз с водой. Пол под ее ногами ходил ходуном, и, чтобы сохранить равновесие, Микаэле пришлось присесть на комод; хотя даже теперь тошнота не проходила, ей все же стало немного легче. Впрочем, ей все равно в конце концов пришлось вернуться на прежнее место, и она со стоном повалилась на кровать.
Только тут Микаэла обнаружила, что расхаживала по каюте совершенно голой; но не успела она подивиться этому, как все вокруг потемнело и сознание ее снова погрузилось в спасительную темноту.
* * *
Прошли часы, а может, годы, прежде чем Микаэла пробудилась вновь. Ощущение у нее было такое, будто неделя, проведенная в тюрьме, возвращение памяти, жуткое похмелье — все это вступило в союз, чтобы лишить ее последних сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83