Конечно, я понимаю, какое ты на него произвела впечатление, но все же…
Люсьен наклонился над лукой седла и ощутил щекой слабое дыхание. Слава Богу, жива, а ведь они уже полпути до дома проехали!
— Знаю, ревность в наш договор не входила, но… Видишь ли, ты мне небезразлична. Правда состоит в том, что придумал я это перемирие вовсе не затем, чтобы манипулировать тобой, — просто хотелось, чтобы ты изменила свое отношение ко мне. По-моему, тебе тоже этого хотелось, мы шли навстречу друг другу… До этого проклятого разговора с Вэнсом.
Внезапно перед внутренним взором Люсьена предстал образ Микаэлы, бросающей ему гневные упреки, и сердце его заныло. О Господи, чего бы он только не дал, чтобы не было этой сцены, толкнувшей ее в ночь, навстречу беде!
— Теперь все позади, — прижимаясь губами к ее лбу, снова заговорил он. — Клянусь, как только ты встанешь на ноги, мы начнем все с начала. Обещаю больше никогда не делать тебе больно…
— Люсьен?
Голос Взнса вывел его из печального раздумья. Оказывается, они были уже у самого дома и их окружали встревоженные гости.
— Доктор Торли готов осмотреть твою жену. Пошли.
Увидев, что Люсьеи, как испуганный ребенок, льнущий к единственной оставшейся у него в этом пошатнувшемся мире опоре, упрямо прижимает к себе Микаэлу, Вэнс сочувственно улыбнулся:
— Не бойся, у меня руки такие же крепкие, как у тебя. Давай ее сюда.
Не отрывая взгляда от Микаэлы, словно видел ее в последний раз, Люсьен передал обмякшее тело Вэнсу.
— Только говори с ней, Вэнс, не умолкай ни на секунду, — настойчиво попросил он.
Едва Вэнс уложил Микаэлу в постель, как доктор Торли знаком велел всем удалиться, но Люсьен встал у самой двери и отказывался отступить даже на шаг, пока Торли не заставил Вэнса увести его силой.
Люсьен двигался по коридору, словно жертва, которую ведут на заклание, и когда Вэнс довел его до кабинета, он сразу налил два бокала бренди; но руки Люсьена слишком дрожали, и его бокал упал на пол, разлетевшись тысячей стеклянных брызг. Из груди несчастного вырвался горестный вопль, заставивший Вэнса поежиться.
— Знаешь, что она сказала мне на прощание? — прошептал Люсьен.
— И что же?
— «Я буду ненавидеть тебя до самой смерти». — Голос Люсьена оборвался, а голова упала на грудь, как якорь, опускающийся в бездонную глубь океана. Слезы хлынули у него из глаз, и, сев в кресло, он слепо уставился в стену. — «…буду ненавидеть… до самой смерти».
Так началась самая длинная в жизни Люсьена ночь. Ощущение вины и раскаяния жгло его, как жгут конский круп безжалостные удары хлыста. Сердце его разрывалось от боли. Он не хотел терять зеленоглазую прелестницу, которая сделалась его мученическим крестом, не хотел, чтобы она сходила в могилу со словами проклятия. Люсьен молился, чтобы Всевышний простил его за причиненную Микаэле боль, потому что знал — сама она его не простит, и винить ее за это нельзя: он разрушил что-то необыкновенно хрупкое, что уже никогда нельзя будет склеить.
Глава 13
После того как слух о беде, приключившейся с Микаэлой, подобно лесному пожару, распространился по плантации, жизнь на ней словно замерла: умолк смех, затихли оживленные голоса. Адриан, не выдержав ужасной новости, слег, и у доктора Торли оказалось на руках уже два пациента. Люсьен не находил себе места. Мысль о том, что он может потерять сразу всех близких, сводила его с ума.
Только сейчас Люсьен понял, как жилось Адриану в эти последние пять лет. Без родных нет связи ни с прошлым, ни с будущим. Все угрозы и интриги старика были направлены на то, чтобы восстановить семью. Теперь ему самому безумно хотелось того же — все, что угодно, лишь бы положить конец вражде.
При виде доктора Торли, спустившегося вниз, Люсьен резко вскинул голову, но тот, лишь мрачно нахмурившись, пробормотал:
— Состояние критическое. Только время покажет, удастся ли сохранить ей жизнь. — Затем, немного помолчав, он сообщил, что Адриан — орешек крепкий и, судя по всему, через несколько дней встанет на ноги. Здоровье Микаэлы волнует старика больше, чем собственное, а необходимость заботиться о ней поддерживает его дух.
* * *
Микаэла долго не приходила в сознание, и все это время Люсьен не отходил от ее постели. Ему невыносимо была видеть эту жизнерадостную женщину, всегда оживлявшую все вокруг себя, неподвижно лежащей на белых простынях. Бессильно опавшие, словно хрупкие крылья бабочки, густые ресницы оттеняли белизну ее щек, на голове белела похожая на тюрбан повязка. Она выглядела такой слабой и беззащитной, что Люсьен с трудом удерживался от того, чтобы не разрыдаться.
— Люсьен, что делать с кораблями? — Хрипловатый голос Вэнса отвлек его от печальных раздумий. — Завтра мы должны отплывать в Саванну…
— Принимай командование на себя, — Люсьен снова повернулся к Микаэле. — Пусть мой корабль поведет Луи Бичем, а ты пойдешь первым. Проследи на складах, чтобы погрузили все до последнего ящика.
—Что-нибудь еще?
— Еще? — Люсьен печально посмотрел на Вэнса. — Молись, чтобы все обошлось.
— Хорошо, я буду молиться. — Вэнс на цыпочках вышел и осторожно прикрыл за собой дверь.
Люсьен посмотрел в окно. На небе собирались плотные облака.
— Видишь, милая? — обратился он к Микаэле. — Ты больна — и солнце ушло. Долго еще ты собираешься лежать здесь, пока нас всех носит без руля и без ветрил? Почему бы тебе не подумать хоть немного о тех, кого ты поддерживаешь силой своего характера и духа…
Заметив слабое трепетание ресниц, Люсьен дотронулся до пальцев Микаэлы и ободряюще пожал их.
— Возвращайся, прекрасная принцесса. Верные слуги ждут тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83