Эта занудность домашних хлопот доводит до того, что, кажется, обрадовался бы мировой войне, раковой опухоли, чему угодно, лишь бы как-то отвлечься.И, как будто вняв моим пожеланиям, судьба послала нам привет в виде «мерседеса», который вынырнул откуда-то слева, накатив на нас бурлящую волну (я как сейчас вижу эту промелькнувшую решетку радиатора):– Черт!Хадуш – право руля, тот, другой, – влево, чуть не поцеловались, наша «скорая» вскакивает на тротуар, «мерседес» с визгом разворачивается на сто восемьдесят.Открывается задняя дверца.Оттуда выкатывает нечто непонятное – и прямо нам под колеса.– Берегись!Опять нервный рывок баранки. Удар.– Какого…– Что это было?– Спроси лучше, кто.– Кто?– Да, тело. Какой-то парень. Фиг разберешь.– Мы его задели?– Скорее всего.– Стой так, я пойду взгляну.– Нет, лучше я сам.– Я медсестра, Хадуш, ты не забыл? И тут мама из салона:– Что здесь такое, ребятки?Я. – Ничего, мама, пустяки, просто мы тут задавили кого-то, не волнуйся.Лауна уже на улице, под проливным дождем, склонилась над телом, лежащим неподвижно возле колес машины, в потоке сточного желоба. Хадуш, вымокший до нитки, стоит рядом с ней. «Мерседес» заглох немного поодаль, и с той стороны движется по направлению к нам под дождем какая-то фигура, нечто коренастое, придавленное тяжелым небом, здоровяк, шлепающий по лужам, нисколько не заботясь о том, чтобы не замочить свои брюки, в общем, человек, которого застала гроза. Подваливает к Хадушу и, вместо того чтобы что-нибудь сказать для начала, сразу сует ему дуло под ребра.Все это происходит прямо у меня за окном: огромная пушка в печенках у моего друга Хадуша. Я схватился за ручку, чтобы опустить стекло, надеясь, что:1) меня не заметят;2) я смогу обезоружить этого типа, прежде чем он нажмет на спуск;3) мне удастся выбраться из этого живым.Зря рыпался, потому что все произошло так быстро и резко, что я едва успел поднять стекло обратно на те два сантиметра, которые приоткрыл.Тусклый блеск метнулся из кармана Хадуша – лезвие его ножа, – струя алой крови на нашем стекле тут же смывается дождем, здоровяк одной рукой хватается за лицо, другую разжимает, выпуская револьвер: слишком тяжел для запястья, из которого торчит десять сантиметров стали.И вот наш великан уже улепетывает по лужам к своему «мерседесу».Оттуда показывается второй.Но тут же скрывается, заметив, что Хадуш наставил на него дуло брошенного револьвера.Хлопают дверцы «мерседеса».Отчаливают.Мы опять одни.Хадуш уже открыл заднюю дверцу «скорой».– Давай сюда носилки, Бен, шевелись!Я вытолкнул носилки на колесиках, на которых будущий отец Малыша и въехал в нашу семью.– О боже…Даже Хадушу никогда еще не приходилось видеть человека в таком состоянии. Даже Лауне, которая, между прочим, проходила практику, работая в службе скорой помощи.– Мы его задавили?– По всей вероятности, должны были. Это избавило бы его от мучений.– Что с ним случилось?– Отправился отдохнуть с друзьями, – ответил Хадуш. – Надо думать, ребята из «мерса» постарались. Должно быть, очень он им по душе пришелся.– Возвращаемся в больницу, – скомандовала Лауна. – Бенжамен, садись вперед.Я перебрался к Хадушу, пока Лауна колдовала над своим пациентом: дыхательный аппарат, капельница и все такое прочее. Через пару минут «скорая» превратилась в ком всевозможных трубочек – сплошное лязганье и щелканье клапанов.– Можно ехать? – спросила мама.– Давненько на меня не наставляли пушку, – заметил Хадуш с задорной улыбкой спортсмена, которого после болезни наконец-то допустили к тренировкам. – Ты видел? Как я его!Хадуш положил револьвер между нашими сиденьями.– А ничего ствол. 11,43. Подарю Симону, у него как раз день рождения послезавтра. К тому же ему давно надо было поменять свой старый. А мы-то с Мо голову ломали, не знали, что ему подарить.– Идея хорошая, – откликнулся я.– Скоро мы приедем? – спросила мама. Лауна протирала избитое лицо, все в ссадинах и подтеках. Потом вдруг она наклонилась к нам с Хадушем.– Остановите-ка, мальчики.– Что такое? Он скончался?– Останови машину, Хадуш, припаркуйся. Надо поговорить.Хадуш выбрал укромное местечко под двумя развесистыми каштанами, и Лауна разъяснила нам ситуацию, от нее вечно чего-нибудь приходится ожидать.– Я знаю этого парня.Она знала нашего пассажира, хотя и не была с ним знакома. Он был пациентом нашей больницы. В первый раз она увидела его недели две назад, в отделении скорой помощи, он лежал на полу в коридоре, и никто не видел, как он туда попал. В дежурке единодушно решили, что долго он не протянет. Над ним кто-то хорошенько поработал. Но убивать не стали. Просто разворошили, как ящик с секретом. Этот парень, верно, знал кое-что, что очень хотелось узнать еще кое-кому. Кто-то вздумал поискать отгадки у него под ногтями… вырывая их один за другим. Должно быть, начали именно с этого. Затем подобрались ко рту, в котором не было ни одного зуба. И так далее, по списку. В итоге: жить ему оставалось несколько часов, не больше. И тем не менее он продержался целую ночь. Столь замечательный подвиг, конечно, не остался без внимания: на следующий день все светила отделения изъявили желание взглянуть на него. «Три дня!» – самые смелые прогнозы ограничивались тремя сутками. Он побил и этот рекорд. История становилась все более захватывающей. В клинике стали заключать пари. Бывший Лаунин невропатолог поднимал ставки: «Десять штук, что он протянет еще неделю! Ну, кто хочет перебить?» За этим пациентом ухаживали лучше, чем за кем бы то ни было во всей больнице.– Как его зовут? – спросил Хадуш.– Никак, – ответила Лауна.– Он ничего не говорил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15