Сколько, по-вашему? Ножом… угадайте. Если вам не представить общую сумму, скажите, скольких убил я сам? А ведь среди них были и старики, брошенные Историей на произвол судьбы, так скольких зарезал я сам? Я, семинарист-расстрига? Сколько?»
Поскольку ответа не последовало, он сказал:
– Вот почему я решил дать этим старым женщинам оружие против такого же молодого волка, каким когда-то был я сам.
Он нахмурил брови и добавил:
– Ну, в общем, мне так кажется…
Потом вдруг с жаром:
– Но они бы никому зла не причинили! Ничего плохого не должно было случиться, они хорошо натренированы, они стреляют быстро, но только при виде бритвы…
Болотно-русая тень Ванини неслышно проплыла над тремя полицейскими, которые не обратили на нее никакого внимания.
– Вот, – сказал Стожилкович, – это был мой последний бой.
И чуть улыбнулся:
– Даже лучшему делу приходит конец.
Пастор сказал:
– К сожалению, нам придется вас арестовать, господин Стожилкович.
– Конечно.
– Вам будет вменяться в вину только хранение оружия.
– На сколько же это потянет?
– В вашем случае – только на несколько месяцев, – ответил Пастор.
Стожилкович секунду подумал, потом абсолютно непринужденно сказал:
– Нескольких месяцев тюрьмы будет недостаточно, мне нужно не меньше года.
Трое полицейских переглянулись.
– Зачем? – спросил Пастор.
Стожилкович опять задумался, скрупулезно рассчитывая необходимое время, и наконец сказал своим спокойным голосом фагота:
– Я начал переводить Вергилия на сербскохорватский: это дело долгое и довольно сложное.
***
Карегга увез Стожилковича на своей машине, а Тянь и Пастор в нерешительности остались на тротуаре. Тянь молчал, сжав зубы и кулаки.
– Ты сейчас лопнешь от ярости, – наконец сказал Пастор. – Хочешь, я свожу тебя в приличную аптеку?
Тянь отмахнулся:
– Ничего, сынок. Может, немного пройдемся?
Мороз опять завладел городом. Последний холод, последний решительный натиск зимы. Пастор сказал:
– Странно, Бельвиль не верит термометру.
В этом была доля правды, даже при минус пятнадцати Бельвиль не терял красок, Бельвиль по-прежнему играл в Средиземноморье.
– Мне надо кое-что тебе показать, – сказал Тянь.
Он раскрыл ладонь под носом у Пастора. В ладони Пастор увидел пулю 9 мм с гильзой, надпиленной в форме креста.
– Взято у глухой бабули, хозяйки квартиры. Такими штучками она набивала барабан П-38.
– Ну и что?
– Из всех конфискованных боеприпасов только вот этим можно разнести голову Ванини, как дыню. Надпиленная пуля пробивает, потом внутри взрывается, и в результате – Ванини.
Пастор рассеянно сунул гильзу в карман. Они вышли на бульвар Бельвиль и, как примерные граждане, остановились на перекрестке в ожидании красного света.
– Ты посмотри на этих кретинов, – сказал Тянь и мотнул подбородком.
На тротуаре напротив двое аккуратно подстриженных молодых людей – один в кожаном пальто, другой в защитном реглане – проверяли документы у третьего, гораздо менее аккуратного. Сцена эта проходила у двери павильона, где два старых араба били костяшками домино, а рядом в том же ритме подростки дергали рычаги игровых автоматов.
– Серкеровские орлы, – сказал Пастор.
– Кретины, – повторил Тянь.
Именно оттого, что он так злился на себя, и еще оттого, что ни водитель машины, ни стрелявший никак не ожидали, что старик окажется так проворен, и спас Тянь в тот вечер жизнь себе и Пастору.
– Берегись! – заорал он.
И, уже выхватывая пистолет из кобуры, отшвырнул Пастора за кучу мусорных баков. Первая пуля разбила красный фонарь светофора, перед которым за секунду до того стоял Пастор. Вторая пуля полетела из оружия Тяня прямо в правый висок водителя и проделала в нем четко очерченное отверстие круглой формы. Голову шофера сначала отбросило влево, потом вперед к стеклу, после чего она упала на руль, в то время как мертвая нога продолжала давить на педаль газа. Рывок машины отклонил третью пулю, и она попала Тяню в правое плечо. Удар развернул Тяня, и его «МАК-50» сам собой переместился из правой руки в левую. Капот «BMW» сплющился о фонарь, а из задней дверцы вылетела некая форма, которую Тянь на лету нашпиговал тремя девятимиллиметровыми пулями из парабеллума. Тело упало на тротуар со странным хлюпающим звуком. Тянь еще секунду держал руку вытянутой вперед, потом медленно опустил оружие и обернулся к Пастору, встававшему из-за баков и несколько смущенному оттого, что он все пропустил.
– Это что за цирк? – спросил Тянь.
– Этот цирк из-за меня.
С оружием наперевес оба серкеровских орла бежали через бульвар и вопили:
– Стоять, ни с места, счас стрелять будем!
Но Тянь уже достал удостоверение и небрежно сунул им под нос:
– Не рано вы, ребятки, просыпаетесь.
Потом, обращаясь к Пастору:
– Как ты насчет аптеки, не передумал?
– Дай посмотрю.
Пастор бережно освободил плечо Тяня. Погон куртки был разорван пулей, дельтовидная мышца пробита насквозь, но ни ключица, ни лопатка не пострадали. Сам Пастор порезал ладонь осколком бутылки.
– Можно подумать, я очень толстый, – заметил Тянь: – Ну, артисты! Чего им от тебя надо было?
29
Хотел бы я, Бенжамен Малоссен, уметь выблевывать из себя человечность, хотел бы я научиться чему-нибудь столь же безотказному, как два пальца в рот, пусть научат меня презрению или старой доброй животной ненависти, той ненависти, что не глядя крушит все вокруг, пусть явится в один прекрасный день человек, укажет мне пальцем на другого и скажет: вот законченный подонок, писай ему на голову, заставь его жрать свое дерьмо, убей его и истреби ему подобных. Нет, правда, кроме шуток, хотел бы я все это смочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69