А Малыш? Может, надо запретить эту его коллекцию? Я знаю, что Тео и в самом деле не ходок по мальчикам, но все-таки… 6 Сразу после обеда поступают две или три жалобы, в том числе одна серьезная заморочка по секции мебели. Леман зовет меня. Иду, прохожу мимо отдела игрушек. Ни малейшего следа взрыва. Прилавок не починили, а за ночь просто заменили точно таким же. Странное впечатление – как будто взрыва и вовсе не было, как будто я оказался жертвой коллективной галлюцинации, как будто кто-то постарался вырезать у меня целый кусок памяти. С такими вот невеселыми мыслями поднимаюсь по эскалатору, а отдел игрушек погружается в клокочущие недра Магазина.
У мужика, который качает права в бюро претензий, спина такая, что через стеклянную дверь не видно практически ничего. С такой спиной только солнечные затмения вызывать. Поэтому я не вижу морды Лемана. Но если судить по тому, как ходят мускулы под блейзером клиента и пульсирует жила на его багровой шее, начальнику бюро претензий приходится туго. Несмотря на свои габариты, клиент не принадлежит к категории добродушных великанов. Он из тех, кто не повышает голоса. Это самые опасные. Он закрыл за собой дверь, остановился и теперь негромко излагает свои претензии, уставив указательный палец в Лемана. Я робко стучусь три раза – тук, тук, тук.– Войдите!Смотри-ка, судя по голосу, Леман и в самом деле струсил.Амбал, не оборачиваясь, сам открывает дверь. Я проскальзываю между его рукой и косяком с боязливой ловкостью нашкодившей собаки.– …три дня в клинике и еще дней пятнадцать на больничном – ваш техконтроль без штанов останется.Это говорит клиент. Говорит, как я и ожидал, без всякого выражения, с пугающей уверенностью. Он пришел не жаловаться, не спорить и даже не требовать. Он пришел добиться того, что ему положено, силой. Стоит только посмотреть на него, чтобы понять: он никогда не действовал иначе. Но стоит только посмотреть на него еще раз, и становится ясно: большого успеха в жизни он этим не добился. Есть у него, должно быть, на сердце какая-то чувствительная точка. Но Леман таких вещей не понимает. Он привык бить в челюсть и боится только одного: как бы ему самому не врезали. А по этой части наш сегодняшний клиент явно мастак.Я вполне убедительно изображаю ужас во взгляде, и Леман набирается наконец храбрости объяснить мне, что к чему. Коротко говоря, суть в следующем. Присутствующий здесь господин такой-то, водолаз-аквалангист по профессии (профессия-то зачем? чтобы объяснить, почему он такой амбал?), приобрел в прошлый четверг в отделе мебели из натурального дерева двуспальную кровать шириной сто сорок сантиметров.– Натуральное дерево – это ведь по вашей части, Малоссен?Я робко киваю.– Приобрел, значит, кровать на сто сорок из точеного ореха, артикул Т. П. 885 – вот техпаспорт, господин Малоссен. И передние ножки этой кровати сломались при первом же использовании по назначению.Пауза. Смотрю на водолаза, челюсти которого методично перекатывают жвачку. Смотрю на Лемана – он явно рад возможности отпасовать мне мяч.– Что ж, гарантия… – говорю я.– Гарантия гарантией, но вам придется ответить не только за поломку изделия, иначе бы я вас не стал вызывать.Крупным планом – носки моих ботинок.– Дело в том, что наш уважаемый клиент на кровати был не один.Даже помирая от страха, Леман не может обойтись без таких вот шуточек.– Не один, а с молодой особой… Вы понимаете, что…Но под испепеляющим взглядом амбала он замолкает, и клиент сам заканчивает рассказ:– Перелом ключицы и двух ребер. Моя невеста. До сих пор в больнице.– О-о-о-о-о!Я заорал как от боли, заорал так, что они оба вздрогнули.– О-о-о-о-о!Как будто меня ударили под дых. Незаметно прижимаю локтем грудную клетку чуть пониже соска и демонстрирую публике лицо цвета простынь той самой злополучной кровати. Тут амбал наконец трогается с места и даже руки протягивает, чтобы подхватить меня, если я, не дай Бог, свалюсь с катушек.– И это все из-за меня?Теперь я говорю еле слышным голосом, прерывающимся как бы от удушья. И, чтобы не упасть, рукой опираюсь на стол, за которым сидит Леман.– Все из-за меня?На секунду представляю, как эта туша обрушивается с высоты своей тумбы для ныряния на хрупкое тело Лауны или Клары, как хрустят их косточки, – и этого достаточно, чтобы вышибить у меня более или менее натуральную слезу. Я смотрю на него мокрыми глазами и спрашиваю:– Скажите, а как ее звали?
Дальше все пошло как по маслу. Расчувствовавшись от моей чувствительности, мсье Амбал тут же сменил гнев на милость и на глазах превратился чуть ли не в икону сердца Иисусова. Леман воспользовался этим и навалился на меня. Всхлипывая, я прошу освободить меня от работы. Он отвечает, что так просто я не отделаюсь. Я умоляю отпустить меня – все равно Магазину одни убытки от такой бездарности.– За бездарность надо платить, Малоссен! Как за все остальное. Дороже, чем за все остальное!И он так расписывает цену, которую мне придется заплатить за свою никчемность, что клиент не выдерживает: он решительно подходит к столу и кладет на него свои кулачищи.– Кончайте доводить этого парня!«Этот парень», очевидно, я. Все, я уже под защитой его величества Мускула. Леману явно хочется, чтобы его кресло было чуть поглубже. А тот ему объясняет, что еще в школе, понимаешь, его с души воротило, когда здоровые лбы обижали маленьких.– Короче, секи, старый козел!«Старый козел» – это Леман. Он сейчас цвета стеариновой свечки – такие ставят в церкви, когда ничего другого сделать уже нельзя. А усечь он должен следующее: Амбал забирает на фиг свою жалобу – это раз. Два:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61