Мне бы хотелось, чтобы она на тебя посмотрела.
На больничной койке, в качестве дарительницы бойцовского характера мы обнаружили маленький гипсовый саркофаг с кудряшками, поддерживаемый сложной системой креплений и ремней. Двигались только губы и глаза. Руки ее безжизненно покоились на белоснежной простыне, но слова были столь живыми, что, казалось, вслед за ними и пальцы трепещут, как крылышки колибри.
– Так это вы?
Она смотрела на Сюзанну.
– Да, это я.
Стоя у кровати, под прямыми лучами света, Сюзанна улыбалась Лизль. На столике у изголовья, как бессменный часовой, работал маленький магнитофон. Лизль записывала жизнь, всех и вся, никакой дискриминации. Она повысила голос:
– Ты слышишь, Иов? Это Сюзанна, ее выбрала Жюльетта. Это для нее мы работали всю нашу жизнь, какую ни на есть. Это она покажет наш Уникальный Фильм!
Глуховатый старичок-былинка, в чем душа держится, Иов представлял собой такое же маленькое нечто, как и его жена, только без растительности на гладком черепе. Молодость, уходя в прошлое, нарисовала на нем все пять континентов. Он поднял голову, его ясные глаза остановились на Сюзанне, и он сказал:
– Ее взгляд убеждает.
Сюзанне он пояснил:
– О будущем показе – молчок, договорились? Никто ничего не знает о существовании этого фильма.
Сюзанна обещала, что до показа никому ничего не скажет.
– И после тоже, – прибавил старый Иов, – это фильм, а не тема для разговоров. Он в комментариях не нуждается.
Смех Сюзанны ответил сам за себя:
– А еще что? Может, и не думать прикажете? Всем харакири, как только зажжется свет?
За все девяносто пять лет его космополитического существования, никто еще не возражал старому Иову вот так, смеясь. Иов посмотрел на Жюли. Жюли жестом ответила, что такая и есть эта Сюзанна: хотите – соглашайтесь, а нет – до свиданья.
– Мы будем говорить о нем, если нам того захочется, – подчеркнула Сюзанна. – Но за то, что именно будет говориться, – отвечаю.
– Вы полагаете, что это гарантировать легче, чем молчание?
– Все зависит от подбора зрителей.
Старый Иов смерил взглядом эту неприступную скалу. Где, черт возьми, Жюльетта выкопала эдакую упрямицу? Однако… старый Иов научился доверять решениям Жюльетты.
– Но зрителей не больше дюжины. Это не потому, что я верю в символику чисел… и потом, судя по вашим амбициям, вы вряд ли найдете больше достойных зрителей в современном кино.
– Это как раз мое мнение.
– Главное условие вы знаете, – добавил старый Иов, – после показа пленку уничтожить! Событие не повторяется!
Сюзанна пообещала сожжение приговоренного.
– Пленку и негатив, – уточнил старый Иов.
– Пленку и негатив.
– Хорошо, – успокоился старый Иов.
С этим покончено. Посвящение состоялось. Сюзанна только что получила в наследство от стариков Уникальный Фильм. Две жизни, полностью отданные созданию одного фильма – в сумме, почти два века! – и ни слова больше.
Лизль сменила тему.
– А этот, тот, что ходит как утка, это кто? Это был я.
Что и подтвердила Жюли своим бархатным низким смехом царицы джунглей.
– Это мой Иов, Лизль, так что побольше уважения, пожалуйста.
– По нему видно, он все принимает близко к сердцу.
– Совершенно верно, это одна из его главных черт.
Обо мне – всё.
Наступила тишина… которую и записал маленький магнитофон. Как всегда в таких случаях, стало яснее проступать окружающее. Больничная палата, кнопки вызова, небольшой термометр со своей температурной шкалой, душные коридоры, обдающее холодом прикосновение эфирных паров, специфический запах йода, сухой кашель в соседней палате… Боже мой, как мне все это знакомо, больницы! Сколько еще придется сюда возвращаться! В этот самый момент Лизль посмотрела на живот Жюли.
– Когда ждете?
– Весной, – ответила Жюли.
– Не слишком подходящее время, дорогуша. Я своего родила весной, и он всю жизнь промаялся с этим вечным цветением.
Деликатный намек на экземы и хронический ревматизм Маттиаса. Он же, нимало не смутившись, ответил:
– Все зависит от того, кто принимает роды, мама. Если бы я сам принимал себя, я бы прибыл в лучшем состоянии. Но в вопросах акушерства вы всегда доверяли только себе.
Крошечный саркофаг попытался рассмеяться, чем взбудоражил всю свою систему креплений.
– Что там такое? – спросил старый Иов.
– Не смешите ее, с ума что ли сошли?! Вам что, мало ее нынешнего состояния?
Все обернулись на голос.
На пороге стоял Бертольд, угрюмо поглядывая с высоты своей компетентности. Бертольд! Профессор Бертольд! Мой спаситель! Гений латания человеческой плоти! Благодаря ему я перешел из рядов прикованных к постели в ранг посетителей! Лизль весело приветствовала его:
– Пришли проверить любимую игрушку, доктор?
Она указала ему на маленький магнитофон, стоявший на ночном столике:
– Будьте добры, переставьте кассету; эта, как и я, уже кончается.
Бертольд подчинился, окинув ее мрачным взглядом. После чего он указал нам на дверь. Ему нужно было пересчитать хрупкие косточки Лизль.
Там, в коридоре, пребывая в мучительном ожидании, Иов поставил точку:
– Ты знаешь Лизль, Жюльетта, она пережила сто смертей, но никогда не позволяла, чтобы ей вводили морфин, оправдываясь тем, что ее интересует собственное состояние. Она не упустит ни капли своей агонии.
– Агония? Уже?
– Марти считает, что она должна была скончаться еще в Сараево или когда ее везли сюда…
– Он не учел ее любопытства, – вмешался Маттиас. – Мгновенная смерть не в ее характере.
– Маттиас знает, о чем говорит. Он сам плод нашего с Лизль любопытства.
Маттиас подтвердил:
– Да, меня родили из любопытства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136