— Я ничего не понимаю, — признался Сергей. — Пять букв «BAUER» — что бы это значило?— Скорее всего, какое-нибудь название или фамилия.— Думаешь, в этом есть какой-то смысл?— Сначала я, как и ты, думал, что это просто рисунки. Но потом прикинул, что для рисунков они уж больно страшноваты — ни тебе узоров, ни красоты… Кроме того, не забывай, что этот медальон достался мне от матери. А если еще учесть, что она бросила меня, потому что была чем-то обязана этим Буффало…— Я забыл, кто такой Буффало.— Тот тип, которому она поручила погулять со мной и который привез меня на свою квартиру и сказал, что моя мать знает, что ей надо делать.— Думаешь, что она должна была что-то сделать для него, чтобы он тебя отпустил?— А что еще остается?— Но ведь она ничего не сделала… кажется…— В том-то и дело. Вот и получается: или она НЕ СМОГЛА это сделать, оказать ему какую-то услугу, или же НЕ ЗАХОТЕЛА. Возможно, что она была тяжело больна, знала, что умрет и поэтому поручила меня этому мужику…Голос Соломона дрогнул, как это бывало всегда, когда он вспоминал свою мать.— Но ты хотя бы помнишь, кто ты и откуда? Свое настоящее имя и фамилию?— Помню, но не собираюсь никому говорить. А вдруг моя мать жива, что тогда? Представляешь, каково ей будет жить, если она узнает, что я жив и здоров?Сергей его не понимал.— Ты меня извини, конечно, может, я что-то недопонимаю, но что дурного случится, если она узнает о том, что ты жив и здоров?— Ну как же ты не понимаешь? Ведь ей же станет СТЫДНО! Как она людям в глаза смотреть будет?Да, до такого Сергей навряд ли додумался бы. Да и вообще, он с трудом понимал, как же действительно относится Соломон к своей матери: хочет ее видеть или нет? Ему казалось, что за словами, которыми он хотел всем дать понять, что ни в ком не нуждается, скрывается совершенно противоположное: он хочет, он очень хочет, чтобы его нашли… И чтобы нашла его именно мать.— А как тебя звали в интернате и детском доме?— Рыжов. Миша Рыжов. Представляешь?— Это потому, что ты рыжий?— Дураки… — чувствовалось, что он был обижен на тех, кто наградил его такой фамилией.— Послушай, но ведь пять лет тому назад, когда мать твоя тебя бросила, тебе было восемь лет, ты был взрослым пацаном. Неужели они поверили тебе, что ты не знаешь своего имени и фамилии?— Имя-то мое. Но вот фамилию я свою говорить не стал. Это я, наверное, сам виноват, что меня сделали Рыжовым.— Ну а мне-то ты можешь сказать свою настоящую фамилию?— А ты еще не понял? — и тут Соломон как-то очень странно посмотрел на Сергея.— Если честно, то нет… Откуда…— Ладно, сейчас еще одну вещицу покажу, ту, которую мне удалось сохранить.И он достал из кармана рубашки, которую еще ни разу не снимал за все то время, что они с Сергеем были знакомы, носовой платок.— Смотри внимательно… Минут пять. А потом скажешь, договорились?Он встал и подошел к окну. А Сергей, разложив голубой платок из тонкой ткани на коленях, стал ее пристально рассматривать, как если бы пытался и там найти какие-то почти невидимые узоры или знаки. Но знак был только один. Это был вышитый шелковыми нитками готический вензель — буква «В». Это все (кроме грязных пятен, разумеется), что было особенным на этом платке. О чем он и сказал тотчас Соломону.— Правильно. И такие вот метки были на всей моей одежде. Вот и спрашивается, зачем было вокруг старой детской одежды, каких-то там подштаников и рубашки устраивать такой ажиотаж?— Ты имеешь в виду Альбину? — догадался Сергей.— Конечно! Зачем ей было прятать от меня эти вещи, а потом еще красть медальон?… Хотя с медальоном все, в принципе, понятно — золото как-никак.— Мне кажется, я начинаю понимать тебя. Думаешь, кому-то было важно, чтобы ты забыл свою настоящую фамилию?— Ну конечно! А эти вещи с метками семьи Бауэр… — тут он резко замолчал, прервав себя на полуслове. — Вот черт, проболтался…— Ты — Бауэр? Это твоя настоящая фамилия?— Да. Но ты должен хранить это в тайне. У меня впереди еще вся жизнь, и я сам должен решать, как мне относиться к своей матери. Понимаешь, Альбина постоянно твердит, что моя мать приходила в интернат и даже видела меня, но не захотела брать. Я не верю ей, и ты не должен верить. Если бы ты знал только, какая у меня мать…В это время раздался тихий скрип, и дверь в комнату отворилась, впуская белую тоненькую фигурку с распущенными волосами.— Мальчики, это я, не бойтесь, это не привидение…Маша подошла к торшеру так, чтобы ее было хорошо видно, после чего села на постели и повернула голову в сторону Соломона:— Можете меня презирать, но я подслушала весь ваш разговор.Она выдержала паузу, ожидая услышать в свой адрес пару-тройку неприятных характеристик. Но не услышала.— Понимаете, мне не спалось… Кроме того, я должна была рассказать вам кое-что о Ларисе. Не хотелось говорить это на ночь глядя, чтобы не расстраивать тебя, Сергей. Но ведь то, что только что услышала здесь, имеет ко всей ее истории непосредственное отношение.И какое же? — Соломон всем своим видом показывал, что очень сожалеет, что Маша услышала его признание в отношении тайны своей настоящей фамилии.— Я тебе расскажу кое-что, что тебя заинтересует, но прежде ты расскажешь нам, какое отношение ты имеешь к Илье Галицкому?Соломон аж подскочил, взмахнул руками и замотал головой.Сергей изумленно взглянул на Машу. Похоже, он и сам не помнил, о ком она ведет речь.— Сережа, помнишь тот листок из художественного альбома, который Никитка подобрал в разгромленной квартире Ларисы?— Ну, помню…— А сам альбом художника Ильи Галицкого, который мы обнаружили в гостиничном номере Ефима Борисовича, и который ты, — она ткнула пальцем в сторону Соломона, — листал, сидя в кресле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41