-- Опять проклятая жара начинается,-- говорит одна со вздохом.-- Я в
жару вся противными пятнами и прыщами покрываюсь. Нет, надо подаваться на
юг, в Крым или в Грузию.
-- Но там же еще жарче! -- восклицает другая.
-- Балда! -- отвечает первая.-- Это же юг, а не наша дыра! Я блаженно
улыбаюсь. Как хорошо, что на свете есть такие ветреные женщины!
-- Ты, Лаптев, опять тут сшиваешься? -- слышу я знакомый го-лос.-- Я
тебя в два счета кое-куда отправлю!
-- Поосторожнее на поворотах, старшина,-- говорю я ему спокой-но.-- Я
сейчас майорской жене яичники лечу. Я расскажу ей, в каком ты виде вчера...

-- С тобой и пошутить нельзя,-- лебезит с подленьким смешком старшина и
оставляет меня в покое.
Ах как хорошо, черт возьми! Хорошо, что на свете есть такие сволочи,
как этот старшина. Ничего в мире менять не надо. Его надо принять таким,
какой он есть, и устроиться в нем поудобнее. Вот так, как я сейчас на
скамейке. Руки перекинуть назад, чтобы не свалиться. Голову слегка набок
склонить. Прикрыть глаза и...
Уснуть мне, однако, не удалось. Снова появился старшина и велел все же
убираться вон. Я бреду в ближайшую забегаловку. Скрипучая, заплеванная,
исписанная похабными словами и зарисованная непри-стойными рисунками дверь
захлопывается за мною, отделяя от меня ослепительное и щедрое солнце. Боже,
как прекрасна жизнь! Зачем загробная жизнь, зачем рай, если лучше, чем эта
жизнь, ничего быть не может?
Меняю должность Бога и Вечность на одну минуту заурядного человеческого
счастья.
Пусть прекратится суета,
Пусть не тревожит подлость души.
Пусть грязной пошлостью уста
Не оскорбляют больше уши.
Пускай цветами расцветут
Все наши мусорные свалки
И вновь невинность обретут
Все подзаборные давалки.
И соловьиной трелью пусть
Заголосят вороны эти.
И поэтическую грусть
Пропойца вновь в себе отметит.
И в поднебесной высоте
Пусть грянет Глас: "О человеки!
В незамутненной чистоте
Вам жить отныне и навеки!"
Что скажем мы на то в ответ?
-- Будь добр,-- мы скажем,-- Иисусе.
Верни обратно грязный свет
И больше в нашу жизнь не суйся.
Пусть нас поглотит суета,
Пусть подлость точит наши души.
И грязной пошлостью уста
Пускай ласкают наши уши.

СУЕТА
На сей раз мой собутыльник-- рядовой солдат. Он
доволен жизнью.
-- У нас можно отлично прожить,-- говорит он с видом мудреца,
постигшего глубочайшую истину бытия.-- Только надо для этого голо-ву на
плечах иметь, а не пустой шарик. Надо находчивость проявлять. Вот, например,
идешь ты в самовольную отлучку. Идешь, покуриваешь, встречных женщин
осматриваешь на предмет возможности знакомства. Вдруг из-за угла неожиданно
патруль выскакивает. Ты, конечно, подтя-гиваешься, берешь руку под козырек и
печатаешь шаг, повернув голову в сторону начальника патруля. Ты уже миновал
патруль, но у этого хлюпика-лейтенанта мелькает подозрение. "Товарищ боец,--
слышишь

ты позади,-- подойдите сюда!" Ты четко поворачиваешься и подходишь к
лейтенантишке. Не дожидаясь, когда он потребует увольнительную записку,
рапортуешь: "Рядовой Иванов такого-то подразделения следу-ет по вызову
командира полка в штаб гарнизона". Фамилию, конечно, называешь не свою, а
какого-нибудь отличника боевой и политической подготовки, который в это
время сидит в "Ленинской комнате" и долбит последнюю речь нашего фюрера.
Лейтенантишка при словах "полк" и "гарнизон" вздрагивает и приказывает тебе
следовать по высокому вызову. И ты спокойно следуешь до первого поворота. А
там -- сгинь немедленно. Прыгай через забор, заползай в подворотню, прячься
в подъезд первого попавшегося дома. Почему? Да потому что через несколько
секунд патруль сообразит, что дал маху, и бросится за тобой вдогонку. Так
оно и происходит. Ты стоишь за дверью чужого дома и слышишь, как ругаются
матом и сопят преследователи. На другой день старшина вызывает отличника
боевой и политической подготовки Иванова, фамилию которого ты назвал
патрулям. "Что же ты, Иванов, роту подводишь,-- говорит старшина.-- Мы тебя
в ефрейторы произве-сти собирались, а ты такое отмочил!" Иванов хлопает
глазами и лепечет, что он не знает, в чем провинился. "Где ты был вчера в
такое-то время?" -- строго вопрошает старшина. "В "Ленинской комнате",--
отвечает Иванов.-- Сидоров может подтвердить". Сидоров-- это я то есть.
Старшина вызывает меня. "Боец Сидоров,-- спрашивает он,-- где ты был вчера в
такое-то время?" "В "Ленинской комнате",-- отвечаю я. "А видал ты там
Иванова?" -- спрашивает старшина. "Никак нет",-- отвечаю я. И судьба Иванова
решена: теперь ему по крайней мере еще два месяца придется лизать задницу у
всех сержантов и старшин, чтобы выбиться в ефрейторы.
Не успел солдат докончить свой рассказ, как в забегаловку вошли патрули
и уволокли его с собою. Очевидно, на гауптвахту. Уходя, он скорчил гримасу:
мол, и на старуху бывает проруха!

ПРОБЛЕМА НОМЕР ОДИН
-- Все люди разделяются на две группы,-- поучал я Балбеса.-- К первой
группе относятся те, с которыми тебе приходится иметь дело по своей службе.
Ко второй -- все прочие. Все прочие не заслуживают твоего внимания. Они как
бы не существуют для тебя. Первые же разделяются на такие категории: 1)
вышестоящие; 2) нижестоящие; 3) являющиеся объектом твоей деятельности.
Запомни как аксиому:
равных тебе нет. Посчитав кого-то равным себе, ты даешь ему
возмож-ность считать тебя нижестоящим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80