Это был
одновременно Якобыльский клуб, Кумвент и Винсовет интеллектуалистского
движения Ибанска. Душой Театра был Режиссер, мозгом -- Брат, совестью --
Распашонка.
Первоначально, еще во времена Хозяина, Театр был самодеятельной студией
при Органах, где допускалась значительно большая свобода творчества, чем в
прочих учреждениях Ибанска. После того, как Хозяин сдох, а его Член
выбросили из Пантеона и зарыли у стены как рядового главу государства,
студию отобрали у Органов и превратили в Театр, несколько сократили свободу
творчества, зато разрешили новаторство. И Театр с поразительной быстротой
расцвел и стал центром духовной жизни левых интеллектуалов. Тесной связи с
Органами театр не терял, ибо без их поддержки он не просуществовал бы и
недели. Не выдержал бы нападок со стороны Министерства Культуры, Это
нормально, говорила по сему поводу Супруга. Театр Шекспира был при короле.
Театр Мольера был при короле. Ибанский балет зародился под покровительством
Императора. Даже БАПХТПИ... возник под покровительством Шефа Жандармов.
Святая истина, поддакивал Брат. Бомарше был стукач. Мильтон был стукач.
Оскар Уайльд был педераст. Бернард Шоу был... Всякое великое искусство
нуждается в покровительстве со стороны сильных мира сего, сказал Распашонка.
Разговор происходил в личной ложе Начальника Органов, от которой у
Распашонки имелся собственный ключ.
Театр выдвинул и провел в жизнь два подлинно новаторских принципа.
Первый принцип -- актеры и декорации в театре не играют никакой роли. Играет
режиссер. Это -- театр режиссера, а не актера. Второй принцип -- содержание
пьесы не играет роли. Все зависит от того, как ее прочитать. И читать нужно
старые пьесы, но по-новому. Например, они по-новому прочитали Шекспира.
Гамлет выглядел как засидевшийся в кандидатах физик-лирик, воображающий себя
гением, но не способный написать даже статейку в реферативный журнал, и
обвиняющий в этом ужасные порядки при дворе датского короля, напоминающие
порядки в рядовом НИИ Ибанска. Сам Шекспир, в общем положительно
отозвавшийся о спектакле, заявил, что ему такой Гамлет даже не снился.
Исследователи долго будут ломать голову над секретом необычайного
успеха Ибанки. Но секрета нет. Или, как установил Болтун, секрет был, но не
в Ибанке, а в Ибанске. Если бы не было Ибанки, ибанские интеллектуалы
избрали бы какое-нибудь другое, столь же безопасное место для своих сборищ и
переживаний.
А дело происходило так. Избирает Режиссер пьесу, разрешенную
начальством и бичующую язвы капитализма. Прочитывает ее по-новому. Совместно
с Братом, разумеется. И с участием Распашонки, любимца Органов и
американцев. И вот -- спектакль. Зрителей битком. Половина -- иностранцы.
Другая -- стукачи. Третья -- остальные. В кассе билеты купить невозможно,
ибо они распределяются по посольствам и министерствам. В зал со сцены летят
слова: Репрессии, Расстрел, Концлагерь. Палачи... А у кого репрессии? У нас,
конечно. У кого расстрелы? У нас. Кто палачи? Наши. И зал разражается
бурными аплодисментами. Все встают и с восторгом смотрят друг на друга и на
сцену. Все чувствуют себя участниками великого дела. И идут по домам
продолжать трепотню с таким видом, будто они только что были на баррикадах
или, по крайней мере, заявили смелый протест. Видя такое дело, начальство
просит выкинуть из пьесы намеки на некоторые явления ибанской жизни
недавнего прошлого. Теперь пьеса, бичующая язвы капитализма, изображает его
так, будто там ничего подобного нет. Смотрите, говорят теперь зрители.
Репрессий-то у них нет! А у нас? Концлагерей-то у них нет! А у нас? И
разражаются бурными аплодисментами. И идут по домам обсуждать те же
проблемы. А кое-кто из зрителей обдумывает при этом, под каким соусом
посадить Н, чтобы особого шума не было, кого из знакомых зрителей привлечь в
качестве эксперта, а кого -- в качестве свидетеля.
Суть Ибанки, говорил Болтун, состоит в том, что в качестве декабристов
начинают воображать тех, кто ставит разрешенную начальством пьесу о
декабристах, предварительно обсудив постановку на братсобрании и заручившись
одобрением высших идеологических инстанций. А зрители расценивают эту пьесу
и свое участие в ее просмотре как участие в восстании. Это -- явление в
рамках ибанской официальности, желающее, чтобы его воспринимали как нечто
выходящее за эти рамки, но не желающее из-за этого страдать и лишаться благ
жизни.
ЕДИНСТВО
Ты слышал, о чем трепался Однорукий, говорит Учитель. Я его понимаю. Я
сам был в этом котле. Но он не прав. Дело тут не в глупости. Тут серьезнее.
Проблема была действительно банальной. Но именно в этом и заключалась
трудность ее решения. Ее решали сотни умов, а они не могли признать проблему
банальной уже в силу того простого обстоятельства, что сотни умов не могут
возиться с банальной проблемой. Если уж они с проблемой возятся, то она не
банальна. И они ищут небанальное решение проблемы. А тут есть закон, я
установил его и берусь со временем строго обосновать: небанальное решение
банального вопроса есть ошибка. Взгляни с этой точки зрения на
многочисленные акции нашего руководства во внешней и внутренней политике.
Они производят впечатление невероятной тупости. Но это не тупость. Эти
проблемы тщательно продумываются. Среди участников этого продумывания немало
грамотных и умных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143