– Это не твоя статья, – сказала ты, заглядывая в мой экран.
Ты потянула на себя мой лэптоп, я не отпускал.
– Дай посмотреть! – Я отказался, а ты, разжав руки, заявила: – Если собираешься писать про нас, ты должен дать мне почитать.
Я показал на твой лэптоп:
– Предлагаю обмен.
Ты подумала.
– Хорошо.
На экране оказалось короткое стихотворение – называлось «Об эрекциях».
Когда тебе десять, они – мифические звери,
в их героизм трудно поверить.
Когда шестнадцать, они миловидны,
хотя уже небезобидны.
Когда тебе двадцать, они грозны,
к тридцати – уже умерщвлены.
Но я тебя нашла и лишь тогда поняла,
что они не лучше и не хуже того, к кому прикреплены.
Я удивился: привык, что из нас двоих поэт – я. Странно, когда тебя воспевают. Приятно.
– Нравится? – спросила ты.
– Ага. – Я перечитал. – Мне никто раньше стихов не писал.
– Если б я умела, написала бы тебе настоящее стихотворение.
Чем дольше я изучал слова, тем больше трогало меня их своеобразие. Особенно третья строка – она суммировала твои подходы к браку, который так тебя измучил и который ты не могла оставить. И каждая строчка вдохновлена мужчиной, ради которого ты этот брак не оставишь.
– Оно настоящее, – сказал я. Ты явно обрадовалась.
Я перечел в третий раз. Логика стиха неоспорима. Не вполне искусство, скорее – краткое свидетельство, и меня подмывало выставить его уликой: пусть грустная его подлинность докажет тебе, что каждое слово в нем резонирует с огромной правдой.
– Ты это сегодня написала? – спросил я. Ты читала с экрана моего лэптопа.
– Угу. Хотела тебе по электронной почте кинуть.
– У тебя нет моего адреса.
– Есть. Я даже знаю, где ты живешь.
– Это вряд ли. Я только переехал.
– Одиннадцатая Западная улица, пятьсот шестьдесят пять. Квартира два.
– Как ты нашла?
– Интернет. И твой сотовый тоже знаю. – Ты сложила руки на животе и смерила меня взглядом – я бы сказал, самодовольным. – Я подумывала выйти на связь.
Я переварил это и спросил:
– Выйти на связь – и сделать что?
Миг – и мы оба расхохотались. Мы смеялись долго, и смех рассеял – хотя бы временно – все напряжение, что еще плескалось в нас.
– Видишь, как это работает, – сказал я. – Ты о чем-то думаешь, мир это выдает. Ты у руля.
– В данный момент, – сказала ты, – наверное, так оно и есть.
Мы вернулись к лэптопам, и через некоторое время ты с наигранной суровостью вопросила:
– Это еще о чем? «Вязкий, точно густой сироп на дне банки с персиками».
Я ухмыльнулся.
– Это я, что ли, «банка с персиками»?
– Бывает.
– Я считаю, метафору надо переработать. – Полуулыбка. – Может, стоит пересмотреть ощущение.
– Так вот в чем все дело? – Я поцеловал тебя в шею, в плечо. – Зачем такие сложности? Покажи – и все.
Ты показала.
– Я иду, – сказал я. – Пересматриваю.
На сей раз ты пахла горячее, на вкус – более терпкая, и я слегка обезумел, точно пес, пожирающий любимое лакомство. Я жестко лизал тебя – этого ты и хотела. Ни дразнилок, ни предвкушения. Ты хотела, чтобы все случилось сейчас. Бедра твои опустились, живот содрогнулся. Ты пропела горестную песенку наслаждения.
– Как масло киви, – сказал я потом. – Как жидкий шелк.
– Гораздо лучше, – ответила ты.
Мы полежали тихо, целуясь, а потом я сказал:
– Серьезно. Ты зачем думала выйти на связь?
– Я скучала.
– И все?
– Я очень скучала. – Ты чмокнула меня в нос. – Ты, видимо, хочешь знать, что спровоцировало. В моем браке.
– Ага, видимо.
– Ничего. Дома все как всегда.
Доминанта двадцать первого столетия, подумал я. Вполне заменит «дом там, где твое сердце». Я не врубаюсь, хотел сказать я. Через шесть лет ты вдруг по мне соскучилась? Или это со временем накопилось? Как вообще? Но это убило бы настрой.
– Мне понравилось твое стихотворение, – сказал я. Ты скрестила руки на груди, обняла себя. Тебе приятно, хочется спать. Ты сладка, тяжела от соков. Точно банка с персиками.
В тот вечер «У Дэнни» – я поставил на тетраццини с индюшкой, ты разыграла консервативный шефский салат – официантка сообщила нам, что в Пирсолле имеется кинотеатр. Назывался «Пляж». Она не знала, что там идет, хотя предположила, что картина, которую показывали в Майами прошлым летом. Затем принесла мне ужин – оказалось, бледные обрубки какой-то дохлятины, залитые рыжим соусом. Ты ухмыльнулась из-за салатного бастиона. Я попробовал индюшку. Рыжий соус – липкий и безвкусный, точно топленый пластик. Я оставил в желудке место попкорну.
«Пляж» – напоминающее бандероль строение из белой штукатурки с разукрашенным козырьком; стены проштампованы афишами: рекламы госпел-концерта, цирка и кандидата в местный школьный совет. В вестибюле – поблекшее псевдовикторианство; я сразу вообразил мужчин в шляпах и барышень в набивных платьях до лодыжек, как они курят сигареты и смотрят на Богарта и Эдварда Дж. Робинсона в «Ки-Ларго». В тот вечер шла картина, о которой мы оба не слыхали, – фильм под названием «Класс», оказавшийся римейком «Восхитительного Крайтона» Дж. М. Барри с Брюсом Уиллисом в главной роли. На постере в блямбе значилось: «„Остров Гиллигана" с мозгами». Видимо, в Пирсолле не нашлось поклонников ни Гиллигана, ни британского фарса: кроме нас в зале сидели всего пять любителей кино. Мы устроились ближе к заднему ряду и держались за руки. Сначала прокрутили трейлеры. Самый замечательный – научно-фантастический фильм «Обитатель»: Дольф Лундгрен в роли пришельца и Тиа Каррере – отважный биолог, которая его любит (выдающийся антиксенофобский поступок с ее стороны, ибо Дольф обладает отвратительным свойством принимать все более омерзительные формы).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31