Калеб поднял брови и отпил глоток кофе.
— По моей теории, когда дядя Франклин понял, что его план не сработал и что я все еще сильно увлечен тобой, так сильно, что привез тебя домой знакомить с родными, он запаниковал и решился на более крутые меры.
— Позвонил тебе и заявил, что его шантажируют.
Калеб кивнул.
— Он сказал мне, что я должен перестать встречаться с тобой, потому что некто угрожает отправить твои фотографии в «Вентресс-Вэлли ньюс».
— А значит, снова вывалять в грязи твое благородное семейство. — Сиренити немного подумала. — До определенного момента это имеет смысл. Но есть парочка вопросов, которые требуется прояснить.
— Да, действительно. — Калеб откинулся на спинку стула и стал задумчиво разглядывать дверь магазина, которая была видна ему из окна кафе. — Первый большой вопрос вот какой: как дядя мог узнать, что эти фотографии вообще существуют?
— Вот именно. Он же банкир. Он не из тех, кто захочет якшаться с обитателями Уиттс-Энда. Кто мог ему сказать, что фотографии существуют и что он может купить их у Эмброуза Эстерли?
— Сам Эстерли, вероятно, — сказал Калеб. — Я все-таки думаю, что это он заварил всю кашу. Но не потому, что хотел остановить процесс перемен здесь, в Уиттс-Энде. Он ставил перед собой более простую цель. Ему нужны были деньги. Судя по тому, что я слышал о твоем приятеле Эмброузе, он все время кого-то уговаривал одолжить ему денег на новое фотооборудование, верно?
— В общем, да, — неохотно признала Сиренити. — Это правда.
— Если принять, что он на самом деле знал о том старом скандале благодаря своей страсти к чтению газет, то можно принять и то, что сам он и направил тебя ко мне — чтобы открыть доходное шантажное дело.
— С трудом в это верится, но, наверно, Эмброуз мог так отчаянно нуждаться в деньгах, что связался с твоим дядей после того, как устроил мою встречу с тобой.
— Он сказал Франклину, что имени Вентрессов вновь грозит скандальная история, а потом предложил продать ему фотографии замешанной в ней женщины. Дальше дело было за Франклином. — Он купил фотографии за пять тысяч долларов, — сказала Сиренити, обдумывая ситуацию по ходу дела. — Сначала с их помощью попробовал отпугнуть меня. Когда это не сработало, он обратился к тебе, утверждая, что его шантажируют.
— В этом есть какая-то логика, — заметил Калеб.
— Хорошо то, что, если верить твоей теории, нам не нужно беспокоиться о том, не бродит ли где-то поблизости еще один шантажист, — продолжала Сиренити.
— Да, всю эту историю можно объяснить алчностью Эстерли и заботой дяди Франклина о чести семьи.
— Но почему исчезли негативы? — не успокаивалась Сиренити. — Сделка купли-продажи с Франклином была законной. Эмброуз задокументировал ее, как если бы это была обычная коммерческая операция. Эмброуз никого не шантажировал. Ему нечего было скрывать. Он имел право продать эти снимки.
— Может, он и негативы продал Франклину. Тот обязательно захотел бы приобрести их.
— Может быть. И что ты собираешься делать? — спросила Сиренити.
По глазам Калеба было так же трудно о чем-то догадаться, как и глядя на воду источника видений.
— Съездить сегодня в Вентресс-Вэлли и проверить свою теорию.
Сердце Сиренити тревожно сжалось, но она заставила себя сохранить внешнее спокойствие.
— М-м-м, но как ты думаешь узнать, прав ты или нет относительно связи между Эмброузом и твоим дядей?
— Собираюсь поговорить в открытую. Я намерен собрать всех — Франклина, Филлис и деда — в одной комнате и выяснить отношения с Франклином. Заставлю его признаться, какую роль он во всем этом играет.
— Калеб, я не уверена, что это такая уж хорошая идея.
Калеб посмотрел на нее.
— Вероятно, Франклин думает, что я буду ходить на цыпочках вокруг этой истории. Он делает ставку на то, что я отступлю перед угрозой так называемого шантажа ради семьи. Но он ошибается. Я собираюсь с треском его разоблачить.
— Твой дядя пытался лишь защитить доброе имя семьи. Конечно, надо признать, что он заходит слишком далеко, но ты ведь можешь понять, почему он так делает. Мне кажется, ты должен поступить в этом случае как-то деликатно и тактично.
— Деликатно и тактично? — Улыбка Калеба была еще холоднее, чем его глаза. — Всю свою жизнь я именно так и поступал по отношению к семье, и что я этого теперь имею? Я делал все, что от меня ожидалось. Я соглашался со всеми требованиями, выполнял все, о чем меня просили, старался удовлетворить всех и каждого. Но этого всегда было мало.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что этого всегда было мало?
— Что бы я ни делал, мне никогда не удавалось загладить проступок родителей. Всякий раз, когда дед и другие смотрят на меня, они видят не меня, а фатальную ошибку моего отца и дурную кровь моей матери. Всякий раз, когда я смотрю им в глаза, я вижу, что они наблюдают за мной и ждут того великого дня, когда я докажу, как они правы во всех подозрениях относительно меня.
— О Калеб. — Сиренити прикоснулась к его руке.
— И вот наконец этот великий день настал. — Калеб поднялся из-за стола и протянул руку за курткой, которая висела у него на спинке стула.
— Погоди, — быстро сказала Сиренити. — Калеб, я не хочу, чтобы ты поступал необдуманно.
— Необдуманно? Смешно это слышать от тебя. — Калеб нагнулся и крепко поцеловал ее в открытые губы. Когда он поднял голову, его глаза светились. — Этo ведь ты научила меня значению этого слова.
Она схватила его за рукав, когда он повернулся, чтобы уйти.
— Послушай меня. Если ты пойдешь на такое выяснение отношений, находясь в своем теперешнем настроении, то можешь вызвать разлад в семье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108