Но если на экране страдают животные — лошади, собаки, — сердце обливается кровью, ведь они не играют, а страдают по-настоящему. А уж в реальной жизни визг раненого пса был поистине ужасен. Я онемела от собачьего воя и, окаменев, наблюдала, как бедное животное взлетело и перевернулось в воздухе, потом собака упала на тротуар и еще несколько метров ее несло по инерции.Мы, хозяин и я, подбежали к собаке одновременно. Пес дышал мелко и часто. Из распоротого брюха по черной шерсти сочилась кровь, стекала на землю, прямо в грязную лужу, в которой оказался пес.— Рэй, Рэй! — бормотал мужчина. — Кэридо! О, дьос! Дорогой! О господи! (исп.)

.И еще что-то на непонятном языке. Хозяин собаки был в полушоковом состоянии, стоял в луже на коленях, шарил дрожащими руками по голове и спине собаки, произносил иностранные слова и, похоже, собирался плакать. Размеры раны определить было трудно из-за спутавшейся, залитой кровью шерсти. Но собаку нужно было срочно перевязать, хотя бы немного остановить кровотечение.Я присела рядом с мужчиной, протянула руку к его груди и быстро расстегнула застежку-«молнию» на куртке. Как ни был он расстроен, но моим действиям поразился, отшатнулся, так что я едва не свалилась на собаку. Успела пощупать ткань рубашки. Годится, хлопок.— Снимайте рубашку, — велела я. — Быстро! Сейчас мы его перевяжем.А сама стянула с шеи шарфик.Я очень люблю красивую дорогую и модную одежду, но в силу скромных материальных возможностей люблю по большей части платонически. Одеваюсь в то, чем торгуют на барахолках у метро, и лишь изредка радую себя приобретенной в дорогом магазине мелочью — перчатками, сумочкой, бельишком.Шарфик из натурального шелка стоил половину моей зарплаты. Теперь он будет перевязочным материалом для раненой собаки и безвозвратно пропадет.Хозяин Рэя соображал быстро. Он снял рубашку, помог мне прижать ее к ране и прибинтовать моим замечательным шарфиком.Моросил мелкий дождь, голые спина и грудь мужчины быстро покрылись влагой.Они почему-то не выглядели болезненно белыми в тусклых сумерках. Очевидно, хорошо загорел летом. Мужчина подрагивал от холода, но не замечал этого.— Одевайтесь, — сказала я. — Там, где раньше был ремонт квартир, сейчас ветеринарная клиника.— Что? — не понял он.— В том же здании, где парикмахерская.Сначала там была прачечная, потом какой-то кооператив, потом ремонт квартир, а сейчас открыли ветеринарную клинику. Представляете, где это?— Нет. — Он быстро надел куртку на голое тело.Надо умудриться жить в нашем районе и не знать, где находится единственная парикмахерская.— Пошли, — сказала я. — Донесете его?Это метров шестьсот.Рэй тихо заскулил, когда его поднимали, но глаз не открыл, только обнажил верхнюю челюсть и показал замечательно огромные клыки.Мы шли по мокрым газонам, чтобы сократить путь. Грязь чавкала под ногами — то была лебединая песнь моих стареньких полусапожек. Мужчина что-то бормотал своей собаке. Вначале он нес пса на вытянутых руках — не так, как носят ребенка, а так, как несут поднос с посудой, опасаясь за ее сохранность. Потом он прижал собаку к себе, ноги у хозяина Рэя стали заплетаться.— Сколько весит собака? Двадцать, тридцать килограммов?— Пятьдесят три, — ответил мужчина на мой вопрос.Ничего себе! Точно как я.Синий крест на стеклянной вывеске ветеринарной клиники светился, но дверь была заперта. Никаких признаков жизни. Я давила на звонок и слышала, как он гремит в пустом помещении.— Их водой сегодня залило, — услышала я голос за спиной и оглянулась.Мимо проходила молодая мама с коляской, в которой отчаянно колотил ножками ребеночек.— Еще днем была авария, — продолжила она. — А у вас собачка заболела? Дяденька, вы плачете?Она обращалась к моему спутнику, который уселся на ступеньки крыльца и уткнулся лицом в собаку. Рыдает он или дрожит от холода?— Девушка, вы не одолжите на время коляску? — попросила я. — Видите: собака под машину попала. Она полцентнера весит, а я здесь рядом живу. Я врач, хирург, заштопаю ее дома. Ребенка — на руки, собаку — на коляску, и через десять минут мы вас отпустим!Пожалуйста!Не отвечая, молодая мамаша отвернулась и резво покатила коляску прочь.Хозяин Рэя, услышав мои слова, поднял лицо — сухое, без слез, отрешенное и злое в синем неоновом свете ветеринарной вывески.— Что вы сказали? Вы думаете, его можно спасти?— Конечно, можно. Рано своего пса хороните. — Я была совершенно не уверена в том, что говорю. — Рана у него не глубокая, внутренности наверняка не задеты. В противном случае кишки бы вывалились на асфальт.Похоже, я составлю хорошую компанию Октябрьскому или даже посоревнуюсь с ним в цинизме. На самом деле мне хотелось пожалеть собаку, погладить ее мохнатую голову, сказать слова утешения хозяину. Но я достаточно видела мужчин, которые предобморочно зеленеют при виде шприца и стискивают зубы под рентгеновским аппаратом.— Дьявол! — выругался мужчина. — У меня как будто отнялись ноги.— Голубчик, либо вы будете жалеть себя, либо свою собаку.— Рэй в моей жизни настоящей самое существо дорогое.У него была странная манера говорить.Чтобы его понять, мне пришлось мысленно переставить слова местами: «Рэй в моей настоящей жизни самое дорогое существо».— Надеюсь, в прошлой жизни вы питали слабость и к людям.— Вы совершенно правы.— Я права в том, что нам надо двигаться. Возьмите себя в руки! Вернее — в ноги.Ваша собака меня раздела.— Что?Я сняла пальто и постелила его н крыльцо:— Кладите сюда собаку.— Одну минуточку, сейчас.Он устремил взгляд куда-то в пространство, сделал три глубоких вдоха и движение головой, будто выныривал из воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9