Лешка насытился, заскучал, хочет домой. Обращается ко мне:
— Ты еще побудешь? Мы поехали.
Лика слышит его вопрос и постановление. Не отрывая взгляда от тарелки, тихо произносит:
— Я не поеду. Нужно помочь маме убрать после гостей. Вы поезжайте, я дома Заночую.
— Твой дом в другом месте! — злится Лешка.
— Тише! — пинаю его локтем. — Всякое растение, даже самое мощное, произрастает из семечка, мелкого и подчас глазу незаметного. Чтобы не росло, нужно не сажать.
— Ты тоже ударилась в сельскохозяйственные забавы? — хмыкает сын.
— Я имела в виду семена раздора.
— Мура! — отмахивается Лешка. — Ну что? Ударим по мясу? Тебе положить?
— Имей терпение в очереди, — говорю я, вяло жуя, пытаюсь зайти с другого конца.
— Маман! Ты сегодня весь вечер притчи толкаешь. Коэльо начиталась?
— Представь, что ты в очереди, — продолжаю я. — В очереди к врачу, к академику, которому ты принес свою статью, за театральными билетами, за колбасой, за пивом, наконец. Мы большой кусок жизни проводим в очередях. И хотя это время тратится впустую, без него не получить желаемого.
— Ладно! Я не отъезжаю! — Лешка рассмеялся.
Юмор заключается в каламбуре. На их молодежном, сленге «отъехать» — значит прийти в восторг, получить удовольствие. (Купил классный диск. Послушал — отъехал.) Этот глагол также синоним выражению «напиться пьяным». (Слабак!
Стакан принял и отъехал.) И третье значение — умереть, преставиться. (Мой дедушка давно отъехал.) Вот Лешка и смеется довольно — употребил слово в четырех значениях, и все подходят.
Мы давно и неделикатно шушукаемся втроем.
Поворачиваюсь к соседке справа, она же соседка по лестничной клетке Ирины Васильевны.
— В ее-то годы и рожать! — говорит соседка. — У самой внук уже в первый класс пошел.
Тема меня живо заинтересовала.
— Женщина в возрасте родила? — уточняю.
— Да, пятьдесят три года, завсекцией трикотажа в нашем магазине.
— Хватит тебе о всякой грязи говорить! — одергивает соседку Ирина Васильевна и брезгливо морщится.
Но меня тот факт, что не одна я дура на свете, очень греет. И есть много вопросов:
— Как она беременность перенесла? Ребенок родился здоровеньким?
— Пока маленький, ведь не разглядишь. Маленькие все здоровенькие, а вырастет безотцовщина, по кривой дорожке пойдет.
— Мужа нет, — киваю я.
Соседка удивляется моей непонятливости:
— Я же говорю, парализовало его от инфаркта.
— От инсульта, — поправляю механически, — парализует после инсульта.
— Один черт! Вот и сидит она, слезами умывается, ребенка грудью кормит. А на кровати муж лежит пластом, мычит и под себя ходит. А дочка не ходит, не помогает. Пока мать в силе и при деньгах была, так нужна, а теперь — сама кувыркайся со своим выродком.
— Ребенок от другого мужчины? — Мне интересны все детали.
— Врать не буду, не знаю. Только она про своего мужа говорила, что у него давно конец в начало превратился.
— Какой конец? — удивляется Ирина Васильевна.
Во мне умер просветитель. Не удерживаюсь от объяснений, даже когда они лишние.
— Конец — это мужской половой орган. Например, о контактах гомосексуалистов говорят: свести концы с концами.
Несколько секунд женщины смотрят на меня молча, переваривая информацию.
— Нет, — качает головой соседка. — Они не гомосексуалисты, просто несчастные люди.
— Как будто гомосексуалисты счастливые, — вставляет вторая соседка.
Разговор уходит в сторону, и я вопросом возвращаю его на старые рельсы:
— Тяжело у завтрикотажем протекала беременность?
Соседка не успевает ответить, именинница Ирина Васильевна рубит тему на корню:
— Хватит нам о всяких гадостях говорить! Тьфу!
Противно слушать! Сладкое подавать?
Разговор как разговор, нормальный, женский.
Сплетни как сплетни. А Ирина Васильевна у нас моралистка. Моралите и консоме — назидательный аллегорический спектакль и бульон. Моя подруга Люба однажды в ресторане заказала официанту моралите вместо консоме. Официант мгновенно нашелся: «Кончилось! Из меню есть только то, что галочкой отмечено». На моралите много охотников.
Легко представить брезгливый ужас и отвращение на лице Ирины Васильевны, когда она узнает о моем грехопадении. О том, что я повторяю путь завсекцией трикотажа… Девушка в подоле принесет — на нее косятся, а если у бабушки в подоле что-то барахтается — так это ни в какие ворота. Фу, мерзость!
Осуждать и клеймить то, к чему неспособен по старческой немощи или по темпераменту, проще простого. Многие этому предаются с вдохновенным азартом. А куда еще азарт девать?
Уж на что наш светоч, Лев Николаевич Толстой! В молодости-то ненасытен был. А в старости, прогуливаясь с Чеховым и Горьким, выспрашивал у них подробности интимных отношений с женщинами, чем вызывал понятное смущение.
Себя молодого Толстой называл гулякой, используя «грубое мужицкое слово», как вспоминал Чехов. Толстой ополчился на его «Даму с собачкой», называл ее развратной книгой, поощряющей блуд.
Вот Чехов и припомнил тот разговор. А Лев Николаевич главной своей книгой считал «Путь жизни». Большинство людей о ней и не слышали, что неудивительно — это евангелие от толстовцев страшно нудное. В нем есть глава, посвященная интимным отношениям мужчины и женщины. На полном серьезе и на нескольких страницах Толстой утверждает, что совокупление без цели зачатия ребенка есть страшный грех. Послушал бы он эти проповеди в молодости!
Впрочем, Ирина Васильевна, скорее всего, не лишена плотских радостей. Ее Митрофан-то герой! Однажды мы были у них на даче, и Митрофан Порфирьевич здорово перепил, назюзюкался до остекленения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16