Женщина спокойно встретила его взгляд.
— Верно, никогда в жизни не говорила более серьезно.
Она заметила, как вздрогнула у него мышца под подбородком, и через несколько мгновений лоб Генри разгладился.
— Я думаю, — сказал он, — что такое решение не менее опасно, чем сама проблема.
— В этом и заключается суть всего замысла.
Тогда вампир улыбнулся, и улыбка показалась ей самой нежной из всех, которые Вики видела на его лице. Он выглядел удивительно юным, и это обстоятельство заставило Вики почувствовать себя его единственной защитницей.
— Спасибо, — сказал Фицрой.
Она ощутила, как ее собственные губы изогнулись в улыбке, а напряженность отпускает мышцы плеч.
— Не за что.
Генри наметил точку для последнего гвоздя и вогнал его в стену без помощи молотка. Позади себя он услышал, как Вики пробормотала:
— Все выпендриваешься.
Занавес, ничего не скажешь, был вдохновенной идеей. Вампир не был столь же уверен в отношении бейсбольной биты, хотя избиение его до потери сознания несло в себе определенную грубую простоту, которую он мог признать лишь в абстрактном смысле. Если дело дойдет до этого, он, однако, чувствовал, что одного наличия биты вряд ли окажется достаточно, чтобы напомнить ему, что он не хочет умереть.
Спрыгнув со стула, Фицрой резко задернул штору. Та примерно фута на три заходила за пределы дверного проема, напоминая, по крайней мере по форме, те гобелены, что висели в его спальне в поместье Шерифхьютон и использовались в качестве защитного средства от сквозняков. Хотелось верить, что эта защита окажется более эффективной.
Вики положила биту на бюро, на фоне темного дерева она выглядела подобно современной булаве, ожидающей руки воителя конца двадцатого столетия. При дворе его отца был один лорд, шотландец, если память ему не изменяет, предпочитавший любому другому оружию именно булаву. Как раз после того, как Генри был дарован титул герцога Ричмондского, он с открытым ртом в почтительном благоговении наблюдал, как шотландец ударами булавы разнес в щепки деревянную дверь, а затем раскидал в разные стороны трех человек, скрывавшихся за ней. Даже его величество был потрясен этим зрелищем, хлопая мясистой ладонью по хрупкому плечу своего незаконного сына и в восхищении приговаривая:
— Мечом такого, парень, не сотворить!
Его отец-король и тот полузабытый лорд — оба уже давно обратились в прах. Весьма вероятно, что булава до сих пор покоится на каминной полке, между оленьими головами и шотландскими саблями где-то в гористой местности, и ее не пускали в ход уже на протяжении столетий. Вампир провел пальцем по гладкой поверхности биты.
— О чем ты задумался?
Фицрой чувствовал смутное беспокойство в голосе подруги, хотя произнесла она это своим обычным тоном. Он чуть ли не слышал ее мысль: «Что я буду делать, если он решит избавиться от биты?» Или, что более вероятно для нее: «Достаточно ли будет удара по почкам, чтобы выбить биту из его рук, если он все же схватится за нее?»
— Я сейчас просто размышлял о том, — ответил Генри, — насколько схватки между соперниками превращаются в стилизованный ритуал, формы которого изменяются, чтобы соответствовать времени.
Брови Вики поднялись над оправой очков.
— Ну, и в настоящее время все еще существует множество реальных сражений, — намеренно растягивая слова, произнесла она.
— Я знаю об этом. — Вампир развел руками в поисках слов, которые могли бы помочь ей понять различие. — Но всю честь и славу, кажется, уже отобрали у реальности и отдали играм.
— Что же, я готова признать, что немного чести и еще меньше славы, если голову тебе проломит какой-нибудь байкер, орудовавший велосипедной цепью, или набросившийся на тебя в темном переулке наркоман с ножом; впрочем, даже в том случае, если тебе удастся пустить в ход свое оружие, тебе придется долго убеждать меня в том, что честь и славу может принести насилие любого вида.
— Это не было насилием, — возразил он, — тогда это считалось...
— Победой?
— Не совсем точно, но, по крайней мере, ты обычно знал, когда выигрывал.
— Быть может, в этом и заключается причина, почему слава и почести стали сопутствовать играм — так ты можешь сражаться за победу, не оставляя за собой гору трупов.
Фицрой нахмурился.
— На самом деле я думал не об этом.
— Понятно. — Вики нырнула под штору и вышла в прихожую. — Честь и слава посылают ко всем чертям побежденных. Принц или вампир, но ты всегда был на стороне победителей.
— А на чьей стороне стоишь ты? — спросил он не без примеси сарказма, следуя за ней. Нельзя сказать, что его подруга вовсе не поняла того, что он пытался высказать, и потому решительно уклонилась от острых вопросов.
— На стороне истины, справедливости и канадского образа жизни.
— И в чем же он заключается?
— В компромиссе, по большей части.
— Забавно, я никогда не думал о тебе как о личности, легко соглашающейся на компромисс.
— Это так.
Он взял ее за запястье, вынуждая остановиться и повернуться к нему лицом.
— Вики, если я скажу, что устал, что прожил в шесть раз дольше естественной продолжительности жизни и с меня уже достаточно, ты позволишь мне выйти на солнце?
«И не надейся». Она удержалась от немедленного эмоционального взрыва. Генри задал этот вопрос серьезно, женщина услышала это в его голосе и увидела в выражении лица, а потому вопрос заслуживал большего, чем ответа, основанного только на эмоциях. Вики всегда верила, что жизнь личности принадлежит только ей и то, что она сделает с ней, является делом ее собственным — и никого другого. Эта теория, в общем-то, прекрасно работала, но могла ли она разрешить Генри выйти на солнце?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110