— Нам бы сквознячки да без огня, правда, Боря?
— Чистая правда, — подхватил Аничкин, с удовольствием глядя на Дашу.
— У вас, конечно, похлеще было, но и у нас не курорт. Мужчины — те хоть в пиджаках, а дамы — в бальных платьях, и многие хорошо декольтированные, как сейчас наша великолепная Клюква. Но дамы в отличие от упомянутой и, подчёркиваю, великолепной Клюквы…
— Что ты заладил, Клюква да Клюква, — недовольно прогудел Дед, — свет, что ли, на этой ягоде сошёлся? Будто и никого другого нет за столом, не хуже, чем твоя Клюква! — …и прелестной, божественной рыжей Ольги, — под общий смех продолжил Аничкин, — горько тогда сожалели о своём легкомыслии, об извечном стремлении показать себя в наиболее выигрышном свете. Не будь я джентельменом, воспитанным на глубоком уважении к женщине, то сказал бы, что они замёрзли, как бездомные собаки. Некоторые, самые догадливые, успели задрапироваться в снятые со столов скатерти и стали похожи на куклуксклановцев. Помню, когда период первого возбуждения прошёл и главлым врагом стал холод, мы начали сбиваться в толпу, как пингвины, и каждый норовил пробиться в серёдку. Невероятная, совершенно на первый взгляд аморальная картина! В большинстве своём замужние дамы, на репутации которых не было ни пятнышка, нисколько не возражали, когда — слышите, Клюква? — их крепко обнимали. Один мой коллега, фамилии которого не назову по известной вам причине, до того наобнимался с другим моим коллегой женского пола, что они продолжают этим заниматься и по сей деньправда, уже на законных основаниях.
— Совсем, как мы с Боречкой, — с явно деланным простодушием пропела Даша. — Он, как стал законным, до того полюбил обниматься, что ему пьесы некогда писать.
(Моё добавление к стенограмме; все со смехом и трудно скрываемой завистью посмотрели на Бориса, который побагровел, засуетился и в ответ на многочисленные советы стал молча протирать очки.)
— Толя, ты забыл о приказе Арбуза, — напомнил Ковальчук.
— Вот спасибо, — спохватился Аничкин, — чуть было Ольгу без такой детали не оставил! Только, Саша, не один приказ, а два. Первый! «Всем мужчинам, которые ещё не догадались этого сделать, предлагаю стать рыцарями и отдать дамам свои пиджаки!» Скажу прямо, не все восприняли это указание с энтузиазмом…
— Голову на отсечение, что главная «арбузная корка» не отдала, — оживился Сергей Антоныч. — Не разочаруешь старика, Толя?
— Если шеф имеет в виду Глебушкина, то одну из целей он поразил точно. Сначала Глебушкин просто спрятался и дрожал где-то в углу, а когда его со свистом и гиканьем выволокли на божий свет — кто бы час назад подумал, что Глебушкина, грозу института, можно выволочь со свистом и гиканьем? — то он стал молоть чепуху о своём здоровье, и Арбуз огласил второй приказ: отныне считать Глебушкина бабой и пиджак с него не снимать. Сейчас это кажется смешным, а тогда… То вдруг клубы дыма пробьются, то искры с нижних этажей летят, то вдруг кто-то заорёт, что 20-й этаж уже горит и толпа разрушается, от одного разбитого окна валит к другому, крики, обмороки… Помните, я вам говорил, что дым шёл из-за деревянной решётки, где вентиляция, мы её ещё несколькими шторами задраили, так вдруг оттуда как полыхнёт! И не какой-нибудь язык пламени, а будто волна огня — и на нас, кто ближе к решётке был… На этом разрешите закончить и передать слово Саше, поскольку все дальнейшее рисуется мне в совершеннейшем тумане.
— Тогда многих обожгло, — кивнул Ковальчук. — На нескольких женщинах платья загорелись, по полу стали кататься, с такими криками… Я никогда не видел, не знал, как это страшно, когда на человеке горит одежда… Мы их оттаскивали, огонь с них сбивали, ну, чем придётся — ладонями, кто воду из бутылок лил, даже огнетушителем… Толя не сказал, что Арбуз чуть ли не с самого начала велел нам отовсюду, где только можно, собрать огнетушители. Вадим Петрович очень помог, он в добровольной пожарной дружине состоял, знал, где и что. Всего у нас огнетушителей было штук восемь или девять, без них, наверное, нам пришлось бы худо. Не стану категорично утверждать, что ресторан бы сгорел, но именно с их помощью мы ту волну все-таки потушили, так что с огнетушителями нам очень повезло. Только пятерым, кого сразу обожгло, не повезло, и ещё двоим, которые в туалет на нижний этаж спустились — пламя как раз через них прошло, а помочь было, некому… Анна Алексеевна в дальнем углу что-то вроде лазарета устроила, метрдотель аптечку принёс, но разве поможешь в таких условиях обожжённым? А ведь, кроме них, ещё и другие пострадавшие были, помните, в первой давке у дверей. Мы на себе рубашки рвали, в чайной заварке смачивали, и Анна Алексеевна на обожжённых накладывала. В темноте их крики сильно на нервы действовали, не мне вам рассказывать, как им было больно, и в этой обстановке многие за столы уселись, стали глушить себя спиртным, кое-кого даже силой приходилось унимать… Словом, как констатировал Арбуз, не таким он мыслил себе свой юбилей. Боюсь, что у пожарных, когда они к нам вошли, создалось о нас весьма превратное представление, не так ли?
— Ну что вы, — улыбнулся Клевцов. — Вполне интеллигентное общество, очень приятно было познакомиться.
— Лучше бы при других обстоятельствах, но очень приятно, — вторил ему Юрий Кожухов. — Правда, Володя?
— Как будто на праздник пришли, — подтвердил Уленшпигель. — На маскарад. Женщины в тогах, как римские мадонны, мужики в рубахах и майках щеголяли. Только цветов, помню, не было.
Ковальчук засмеялся, выдернул Уленшпигеля из-за стола и легко поднял его на руки.
— Вот этот… входит в противогазе…
— Положь, где взял, — проворчал Уленшпигель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98