Владимир Маркович Санин: «Одержимый»

Владимир Маркович Санин
Одержимый



Владимир СанинОдержимый Тем, кто шёл на обледенение, — Николаю Буянову, Владимиру Панову, Александру Тюрину и Александру Шарапову посвящается эта повесть. Оверкиль, товарищи, это опрокидывание судна вверх килем, отчего они быстро и неизбежно гибнет вмести с экипажем. Из выступления капитана Чернышёва Соболезнование ЦК КПСС и СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР В результате жестокого шторма, сопровождавшегося морозами до 21 градуса и интенсивным обледенением, 19 января с. г. погибли находившиеся на промысле в Беринговом море средние рыболовные траулеры «Бокситогорск», «Севск», «Себеж» и «Нахичевань».Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР выражают глубокое соболезнование семьям погибших на своём посту моряков советского рыбопромыслового флота. «ПРАВДА», 11 февраля 1965 г. Первое знакомство с капитаном Чернышёвым Теперь, когда экспедиция закончилась и волнения, ею вызванные, поулеглись, пришло самое время объективно и по возможности подробно рассказать об этой истории: она обросла слишком многими наслоениями, и человеку, слышавшему её из разных уст, весьма трудно понять, что же произошло на самом деле. Одни в запальчивости говорят, что Чернышёва нужно судить, другие требуют его наградить, третьи берут сторону Корсакова, четвёртые… Словом, сколько людей, столько мнений!Взяв на себя смелость рассказать о происшедших событиях, я исхожу из следующего. Во-первых, на «Семёне Дежневе» я был от первого до последнего дня, причём не как член экспедиции, а как прикомандированный: немаловажное в данном случае преимущество, ибо ни в спорах, ни в принятии решений не участвовал и посему могу с большими, чем кто-либо, основаниями претендовать на роль летописца. Во-вторых, профессия приучила меня с чрезвычайной осторожностью прислушиваться к чужим мнениям и не принимать их на веру, а всегда стараться выслушать другую сторону: в легковерной молодости я не раз ошибался и захлёбывался восторгом там, где следовало, по меньшей мере, проявить сдержанность. Поэтому, работая над очерками, я стремлюсь не попадать под влияние даже собственных симпатий и антипатий, обязываю себя к беспристрастному изложению событий. Ну а получается это или нет — вопрос другой.Несколько слов о себе. Зовут меня Павел Георгиевич Крюков, мне тридцать семь лет, и по профессии я журналист. Работаю в редакции областной газеты разъездным корреспондентом, издал книгу очерков о своих земляках, знаменитых и безвестных. Меня считают неудачником (за пятнадцать лет работы ни заметных отличий, ни большой прессы не получал, по службе не продвинулся, жена ушла к другому, мебель в квартире обшарпанная и прочее), но сам к себе я отношусь более снисходительно: бродячая жизнь мне по душе — Дальний Восток изъездил вдоль и поперёк и повидал кое-что, на мебель мне плевать, а Инна обязательно должна была уйти (не женись на красавице, если сам рылом не вышел!), поскольку каждый вечер весь город любовался ею по телевизору и письма к ней таскали мешками. Не буду лукавить: к успеху я вовсе не равнодушен и в минуты расслабления думаю о том, что достоин лучшей у части; как и любой мой коллега, я мечтаю набрести на своего «настоящего человека» и поймать на перо неповторимое мгновение, но самое интересное, как давно доказано, происходит до нас или после нас; впрочем, бродить по свету я ещё не устал, так что надежды не теряю.Итак, с чего начать?Будь я кинематографист, начал бы свою картину с такого эффектного кадра: ураган, бушующее море, волны высотой с двухэтажный дом, и вдали виднеется что-то похожее на айсберг. Крупный план: это вовсе не айсберг, а сплошь закованный в лёд, от клотика до ватерлинии, крохотный кораблям, неведомо каким чудом удерживающийся на плаву. Или: на воду спускается шлюпка, в ней рулевой матрос и человек с низко склонённой головой. Лица этих людей не видны, но зритель догадывается, что происходит нечто необычное, драматическое…Кинематографиста, однако, из меня не получилось (два сценария были зарублены на телевидении), а раз так, лучше всего отказаться от эффектов и начать последовательно излагать события.На борту «Семена Дежнева» я оказался потому, что у моего битого, дряхлого и склеротичного «Запорожца» долго не заводился двигатель. Его величество Случай! Я по натуре фаталист и к случаю отношусь с огромным уважением: по моему глубочайшему убеждению, именно случай, а не достоинства или недостатки человека играют в его судьбе решающую роль. Случай — это порыв ветра, который подхватывает щепку и либо возносит её ввысь, либо сбрасывает в пропасть, это… На данную тему я могу философствовать часами. Если спорно, останемся, как говорится, при своих.Итак, двигатель не заводился, и на утреннюю планёрку я опоздал на десять минут. У нашего главного редактора, человека, в общем, справедливого и без предубеждений, имеется слабость: опоздание на планёрку он воспринимает как личное оскорбление и разгильдяя наказывает не каким-нибудь пустяковым взысканием, а куда более изощрённо — поручает готовить самый неприятный материал. Таковым на сегодня и оказался очерк о капитане Чернышёве: двести строк по случаю победы в соревновании за второй квартал.О Чернышёве я был наслышан предостаточно. До сих пор судьба нас не сталкивала, за что я не предъявлял ей никаких претензий. Мои товарищи, которым доводилось иметь с ним дело, говорили, что если и есть на свете более тяжёлый характер, то он им не попадался. Рассказывали, ему ничего не стоит и даже доставляет удовольствие вселять страх и трепет в подчинённых, поднимать на смех уважаемых капитанов и доводить до белого каления каждого, кто имеет несчастье в нём нуждаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72