Несколько лет назад на одной антарктической станции произошёл трагикомический случай. Трактор провалился сквозь лёд, но механик-водитель успел выскочить — правда, без кожаной куртки, она осталась в кабине. Бухгалтерия на материке легко списала трактор, так как было очевидно, что водитель при всей своей хитрости не сможет засунуть его в чемодан и привезти дочой. А вот списать куртку — дудки! Пришлось возместить её стоимость из зарплаты. Ибо у водителя не было бумаги, удостоверяющей, что материальная ценность в лице кожаной куртки вместе с трактором покоится на дне Южного Ледовитого океана. Бухгалтерии было стыдно, она верила водителю и доброму десятку свидетелей, но инструкция предписывала верить бумаге.И мне доставил большое удовольствие такой разговор:— Пошли, Семеныч, на склад, на месте проверим.— А ты был?— Был.— Проверял?— Проверял.— Так чего же, Никитич, канителиться? Подписываем!Без десяти двенадцать прибежал взволнованный радист Гера Флоридов.— Есть погода! В Мирном на два часа ночи готовят самолёт!Лучшего подарка для артемьевских ребят и придумать было невозможно. Ибо даже самые уравновешенные восточники испытывают некий комплекс пассажирской неполноценности — из-за полной зависимости от самолёта. В одну из прошлых экспедиций почти весь январь стояла нелётная погода, и старую смену удалось переправить в Мирный уже тогда, когда капитан корабля потерял всякое терпение. И хотя с того случая поколения восточников уверены, что без них корабль на Родину не уйдёт, но бережёного бог бережёт…Все повеселели.— Хорошо бы на прощание снегу напилить, а, Майкл? — смеётся доктор Коляденко.— О, ноу, нет! — с притворным ужасом всплескивает руками Майкл.Я впервые встречаю живого американца, он мне интересен. Высокий голубоглазый юноша с русой чёлкой, сползающей на лоб, худой и стройный, он кажется моложе своих двадцати шести лет. У него милая улыбка и красивое, но чуть капризное лицо единственного сына в семье.— Вас не обижали, как самого молодого? — как-то спросил я.— О, я есть старый антарктический волк! — похвастался Майкл (привожу в благопристойный вид дикую смесь английского и русского языков). — Я целый год зимовал на Мак-Мердо и знаю все полярные штучки!Отношение к Майклу Мейшу дружеское. Сын богатых родителей — его отец занимает солидный пост, кажется, в корпорации «Дженерал моторс», он полностью разделяет воззрения своего класса, но по молчаливому соглашению сторон политические дискуссии на станции не доводились до обострения. Вначале Майкл держался насторожённо — видимо, ожидал, что его примутся обрабатывать и обращать в коммунистическую веру, но быстро убедился, что никто об этом не помышляет, и легко вошёл в коллектив: согласно графику дежурил по камбузу, накрывал на стол, мыл посуду, пилил снег и азартно играл в «чечево» — изобретённую полярниками забавную разновидность «козла».— Но если я очень доволен своей научной работой на Востоке, — признавался Майкл, — то совершенно обескуражен результатами турнира «чечево». Я занял последнее место! Я залезал под стол чаще, чем другие игроки! Позор!Станцию он покидает не без грусти.— Можете записать, что я прожил здесь хороший год, — говорит он. — Я понял, что мы, американцы, можем и должны дружить с русскими. Ну что нам с вами делить? Мы самые сильные и самые богатые народы в мире. Всего нам хватает — и людей, и земли, и полезных ископаемых. Нам надо дружить, не позволять втягивать себя в конфликты. Ладно, не будем о политике. Мне здесь было хорошо. Я учился русскому языку и преподавал английский. Наверное, в своём штате Колорадо я был бы уволен как бездарный учитель, но на Востоке этого не сделали — ведь я оказался монополистом! Лучше плохой учитель, чем никакого. Мой самый прилежный ученик — доктор Толя. Все праздники мы проводили вместе. Когда я вернусь, то расскажу, как 4 июля русские вместе со мной отмечали День независимости. Было восемьдесят градусов ниже нуля. У своего павильона я разжёг костёр и по традиции поджаривал «горячие собаки». Принято вытаскивать «собак» из костра медленно, но приходилось торопиться, так как они мгновенно превращались в камень. Я мужественно съедал их, доктор Толя обещал быстро вылечить меня от несварения желудка. Потом мои товарищи сервировали стол, преподнесли мне торт, подарки — разве я могу такое забыть? И ещё я горжусь тем, что рядом с вашим советским флагом над станцией и наш, американский. Захвачу его с собой, — смеётся Майкл, — подарю владельцу бара, своему знакомому. Ого, какая реклама! Он будет всю жизнь меня бесплатно кормить!Помимо Майкла Мейша, на Востоке зимовал и немец из ГДР Манфред Шнайдер, но познакомиться с ним я не успел. Кроме того, на санно-гусеничном поезде год назад на станцию прибыли и французские учёные. Они прожили на Востоке несколько дней, и их не без сожаления проводили обратно в Мирный. Они были бесшабашно веселы, экспансивны и умели с особым шиком восклицать за столом: «Пей до дна!», столь увлечённо отдаваясь этой процедуре, что нанесли серьёзный ущерб запасам своего превосходного французского вина Рядом со мной сидит Анатолий Коляденко. Он опытный хирург, и сейчас, часов за восемь до отлёта, откровенно радуется тому, что ему ни разу не довелось продемонстрировать своё мастерство: раны на Востоке залечиваются медленно, воспалительные процессы обостряются. Анатолий меня утешает:— В первые дни многие из нас вообще не спали, а у одного двое суток была почти непрерывная рвота. Привыкли! Обязательно гуляйте, дышите свежим воздухом. Я прогуливался ежедневно.— Даже при восьмидесяти градусах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131