Бумажки у него были какие-то странные, и Львов не сразу припомнил, как и чем связаны все эти имена, факты и обстоятельства.
У него были пять граждан, покусанных собаками в ночь убийства в Пушкинском сквере.
У него был телефон, с которого родственникам Бахтиярова звонил некто, представившийся дедушкой Рафиком. Как утверждали родственники, дедушка Рафик в это время был совсем в другом месте и к телефону даже не приближался.
У него были зверски убитые Алена Жданова, Игорь Молочков, госпожа Колокольникова, Марат Бахтияров, пенсионер Хрипачев, да еще и несчастная хрипачевская собака.
И еще у Львова было смутное воспоминание, что все это теперь его не касается, а касается это прокуратуры.
Львов подумал и уже хотел собрать все эти бумажки в одну кучу, да и...
Но тут в дверь снова забарабанили. Это был новый дежурный, сменивший Михалыча.
– Это ты? – спросил он Львова. – А это я. А где Иванов?
– Понятия не имею, – пробормотал Львов, почесывая босые пятки. – Я его сто лет уже не видел. А на кой он тебе сдался? – Львов посмотрел на часы. – На ночь глядя...
– Говорят, он здесь был днем, – сказал дежурный, пристально разглядывая львовские босые ноги. – Тебя искал, но не нашел. И еще он попросил, чтобы какой-то Лагинской предоставили охрану, потому что ей угрожает опасность...
– Ну, – сказал Львов. – Дали вы ей охрану?
– Дать-то дали, – сказал дежурный, упорно глядя вниз. – Но только она уже мертвая была. И еще это...
– Что?! – рявкнул вмиг проснувшийся Львов. – Что – это?
– Ну ты знаешь. Кожу содрали... Со спины. Так что теперь Иванова хотят видеть, чтобы он все растолковал... Не знаешь, где он?
– Понятия не имею, – сказал Львов и пошел искать свои ботинки.
– Ты его лучше найди, – посоветовал дежурный. – Да, у тебя тут еще какие-то бумажки на полу валяются...
– Где? – Львов прыгал на одной ноге с ботинком в руках. – Что там у меня валяется?
Дежурный подобрал с пола распечатки и положил их на стол. Львов обулся, подошел к столу и прочитал: "Что происходит с наследием Тиграна Тевосяна после его смерти".
– Кто-то ошибся адресом? – предположил Львов.
Он отбросил первую страницу и прочитал фразу вверху второй страницы: "...предположение, что Тевосян перешел от рисунков на бумаге к рисункам на человеческом теле..."
– Художник, – фыркнул Львов. – Руки отрывать таким художникам... На теле он рисовать собрался! На своем бы вот и рисовал!
Внизу второй страницы Львов прочитал: "...наверняка найдутся частные коллекционеры, способные оплатить пересадку кожи для обладателя татуировки, лишь бы только заполучить уникальную работу..."
Львов отошел от стола, подошел к подоконнику, взял графин с водой, налил стакан и выпил. Потом снова подошел к столу и снова прочитал – слова ничуть не изменились. Львова это не обрадовало.
Он положил распечатки на другие бумаги, сгреб все это и запихал в свой старый "дипломат" с пластиковыми стенками. Потом он вынул из сейфа пистолет и положил себе в карман.
Дежурному на выходе он сказал:
– Пойду прогуляюсь...
Назад старший оперуполномоченный Львов не вернулся.
Глава 25
– М-да, – сказал Нестеренко. – Это прямо как в песнях про Ленина – человек умер, а дело его живет. Так и с Тиграном. Он все-таки образумился под конец...
– То есть повесился? – недоверчиво спросил Кирилл, для которого "образумиться" и "повеситься" были словами противоположного значения. Однако в мире, где жили Нестеренко и Тевосян, все было немного иначе.
– То есть повесился, – кивнул Нестеренко. Его спокойное лицо, ухоженная, аккуратно постриженная борода, чистая одежда, плавные движения и неторопливая речь никак не сочетались с содержанием его слов. А говорил он о смерти, о безумии, о жестокости и об отсутствии смысла. Он говорил это, глядя поочередно в глаза то Лике, то Кириллу, и когда Кирилл встречался с ним взглядом, то ощущал странную изолированность, будто бы в данный момент был только он и человек, с которым он говорил. Потом переводил глаза на Лику, и Кирилл приходил в себя. А затем – снова...
– Он понял, что был не прав, и повесился, – ровно и обыденно говорил Нестеренко. – Если бы он этого не понял, он жил бы и дальше. Стараясь достичь своей ложной цели.
– А какая у него была цель? – спросила Лика.
– В разное время у него были разные цели. Когда ему было лет двенадцать, я как раз в это время с ним познакомился, Тигран хотел стать знаменитым художником. И он им стал. Еще он хотел иметь столько денег, чтобы, не заботясь о них, ездить по всему свету, любить красивых женщин, жить в роскошных отелях... Он получил и это. Когда он приехал в Белогорск, то имел какую-то новую цель.
– Вам он не рассказывал о ней?
– Мне это было неинтересно, – Нестеренко улыбнулся. – Я не думал, что это коснется других людей. Тем более – коснется их жизни. Я знал Диану Шверник, знал о ее смерти, был даже на ее похоронах. Но я и подумать не мог, что это убийство как-то связано с Тиграном. Тигран понял, что его проект – глупая жестокая затея, и остановил себя. С помощью петли. Однако кто-то продолжает его дело, если люди все еще гибнут. Кто-то продолжает...
– Быть может, его ученик?
– Рукавишников? О нет, это совсем иной тип, это человек, который никогда не сможет прорваться к славе так, как прорвался Тигран. Он будет тихо оттачивать свое мастерство годами, десятилетиями, мало интересуясь окружающим миром и отношением мира к себе. Шароватов, учитель Тиграна, потому и навязал Тиграну Рукавишникова, чтобы в свете Тевосяна был заметен и этот тихий гений. Проекты, подобные Тевосяновскому, не могут заинтересовать Рукавишникова просто потому, что они не связаны напрямую с искусством и не для искусства они задуманы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107