Получалось, что минут семь-десять. Может, и быстрее – кажется, идея дележа славы на троих здорово зацепила Хорька.
Львов засек время и стал похаживать взад-вперед по вестибюлю, поглядывая то на часы, то на стеклянные двери гостиницы. Подобные прогулки обычно располагают к раздумьям, ну а Львов не мог сейчас думать ни о чем другом, как о Мурзике, Пушкинском сквере и двоих убитых. То есть о троих, если считать собачку.
Значит, не маньяк, не серийный убийца. Что ж, так оно и лучше. Бородину не нравилась эта версия. Посмотрим, понравится ли версия о наркоторговце, который убивает своих бывших клиентов. И отрезает им руки. А на хрена он отрезает им руки? Львов наморщил лоб.
Допустим, Мурзик хотел не просто убить девушку, а устроить акцию устрашения – чтобы другим неповадно было. Опять-таки – проще пугать отрезанным пальцем, а руку... Что, в багажнике ее возить?
Львов вспомнил, что машина Мурзика стоит перед гостиницей. Пойти посмотреть, что ли? Тьфу ты, бредятина всякая в голову лезет! Отрезанная рука в багажнике... Она же воняет. Львов снова поморщился – мысли в голову лезли какие-то дурные. А версия Кирилла вовсе не казалась стопроцентным верняком...
Но тут в вестибюль гостиницы "Алмаз" пушечным ядром влетел Хорьков – набычившись, засунув руки в карманы, скривив губы в изуверской ухмылке... Охрана на входе на всякий случай отошла подальше.
Львов приблизился к этому страшному человеку и кивнул на освободившийся лифт.
– Нам туда. Пятый этаж.
– За пятнадцать минут сработаем? – деловито поинтересовался Хорьков. – Мне к брату нужно успеть...
– Понимаешь, главное, не взять этого типа, главное – его расколоть. За этим мы тебя и пригласили, – сделал Львов скромный комплимент.
– Вы обратились по адресу, – самодовольно признался Хорек. – У нас будет захват, плавно переходящий в чистосердечное признание. Он даже не почувствует боли... Там кто еще с тобой? – Хорек ткнул пальцем вверх. – Иванов?
Львов согласно кивнул, и Хорек не упустил случая прошипеть сквозь зубы:
– Пацан... Салага.
– Нужно обучать молодые кадры, – заметил Львов. Минуту спустя они вышли из лифта на пятом этаже, и Хорек, разминая кисти, поинтересовался:
– А где он?
Львов недоуменно посмотрел по сторонам и развел руками – молодого кадра по фамилии Иванов, он же пацан, он же салага, в коридоре пятого этажа не наблюдалось. У Львова появилось нехорошее предчувствие. С трудом удерживая это предчувствие внутри себя и не выплескивая его наружу, он подошел к дежурной. Конечно, эта дура ничего не знает – да, был тут такой, стоял возле лифта... Куда делся – неизвестно.
– Звоните в вашу службу безопасности, – велел Львов. – Пусть пара человек поднимется сюда к нам...
– Правильно, – одобрил Хорек. – Чем больше народу, тем больше угару и веселья! – Он вытащил из наплечной кобуры пистолет. – В каком номере сегодня гуляем?
– Пятьсот двадцать шесть, – сказал Львов. Он посмотрел на "ствол" Хорька и вспомнил, что из оружия захватил лишь связку ключей и бумажник. А еще у него снова заныл зуб. Как-то слишком по-идиотски все складывалось.
Глава 17
Если бы Молчун посмотрел повнимательнее, если бы он получше прислушался, да если бы еще и принюхался как следует, то непременно понял бы – через бензиновую вонь, рекламные щиты и партизански вонявший из-под талого снега мусор в город пробралась весна и разворачивала свою будоражащую активность в полный рост. Молчун ничего этого не просек. Он стоял, ссутулившись, на ступенях недавно отгроханного турками бизнес-центра и чувствовал не весну в воздухе, а серую унылую тяжесть на плечах.
– Я не умею делать такие вещи, – сказал Молчун. Гоша сделал вид, что не расслышал, и тогда Молчун сказал громче, с неожиданным отчаянием в голосе: – Я не умею делать такие вещи! Как же я... Как я – этих?!
Гоша, до этого момента неторопливо и беззаботно двигавшийся в сторону своей машины, остановился. Молчун не слышал грустного вздоха, как не слышал и пары крепких матерных слов, однако, судя по движению плеч и головы Гоши, что-то подобное было произнесено.
– Все когда-то делается в первый раз, – уже громче заметил Гоша, садясь за руль. Гошина борода была такой же густой и ухоженной, как и на прошлой неделе, да и с чего ей редеть или прорастать сединой, если у самоуверенного Гоши все осталось аккуратно расписано на недели и месяцы вперед. История на Ленинском была для него все равно как похмелье – немного неприятно, но проходит, а главное – забывается. Рядом с этим респектабельным господином сопел взволнованный Молчун, выбитый из колеи, потерянный, словно корабль без руля и без ветрил...
– Будешь считаться в отпуске, – сказал Гоша, осторожно выводя машину со стоянки и стараясь не "поцеловаться" ни с одной из шикарных иномарок, припаркованных рядом с бизнес-центром. – Закончишь разбираться, вернешься, все будет как раньше...
Молчун в глубине души знал – как раньше уже не будет, все уже порушено, порезано, забрызгано красной жидкостью, так похожей на... Вслух он это говорить пока не решался, поэтому и Гошу перебивать не стал.
– Странная штука, – медленно произнес Гоша. – Стас же плотно сидит на "коксе"... Давно уже сидит. У него в башке все должно было слипнуться, а он... Он ничего не забывает. И вот это, то, что сегодня было, он тоже не забудет. Я это для тебя говорю, Молчун. Чтобы ты не думал: "А, Стас наркоман, козел, придурок, можно выслушать и забыть". Когда Стас говорил: "Я сделаю так, что ты больше нигде в Москве не сможешь работать..." – он не врал, он не преувеличивал. Он действительно так сделает. Впрочем, ты же всегда можешь уехать к себе в Ростов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107