Примерно на полпути между «Славянкой» и художественной школой Борис остановил машину, вышел и пробежал метров пятьдесят до трансагентства. Здесь он потратил чуть больше десяти минут, после чего вернулся в машину и продолжил путь. Вскоре ему стало понятно, что к школе он подъедет не позже пятнадцати минут четвертого, то есть за сорок пять минут до назначенного им срока. Было бы очень хорошо, если б Марина тоже подъехала туда пораньше — тогда бы они хоть немного отыграли у беспощадного времени...
Но Марина пораньше не подъехала. Борис внимательно оглядел вестибюль художественной школы, заглянул в коридор, потом поднялся на этаж, где занималась Олеська, — Марины не было. «Ничего, ничего, — говорил он себе. — Это еще не страшно...» Даже если его уже хватились по-серьезному, то есть начали отлавливать за пределами главного офиса, то ловить его будут сначала на территории «Славянки». Потом... Потом они станут выяснять, где его жена и дочь. Жену они черта с два найдут, потому что даже Борис иногда не мог разыскать ее посреди дня — уйдя с работы, Марина перестала быть привязанной ко времени и пространству. А дочь они побегут искать в гимназию, которая опять-таки находится на территории «Славянки», однако в гимназии ее не будет — пятница потому и была выбрана, что Олеська естественным путем оказывалась вне охраняемого рославского пространства. В пятницу после обеда она находилась на свободной земле. Именно так — на свободной, потому что с некоторых пор Борис относился к пространству, контролируемому «Рославом», как к оккупированной территории. И первая стадия ухода заключалась в том, чтобы собрать в единой точке свободной земли всех троих — себя, Марину и Олеську. Борис был на месте, Олеська тоже — он проверил это, подглядев в замочную скважину аудитории, — оставалось лишь дождаться Марины.
И оставалось надеяться, что ОНИ вычислят нахождение этой самой точки слишком поздно.
Но Борису было мало надежды, ему нужны были гарантии — потому что слишком многое стояло на кону. «Я никогда не опаздываю», — сказала Марина. Сказала она это про четыре часа, четырех еще не было, и получалось, что Марина не обманула. С другой стороны, Борис маялся уже пятнадцать минут в этом вестибюле, вздрагивая от каждого резкого звука, особенно от стука открывающихся и закрывающихся дверей. Сюда входили женщины, мужчины и дети. Отсюда выходили мужчины, дети и женщины. Кто угодно, но только не Марина. Но и не люди из СБ.
Где-то внутри бывшего Дворца пионеров громыхали ремонтники, откуда-то вдруг внезапно прорывались фортепианные аккорды, звенел детский смех, такой несозвучный настроению Бориса. Он перемещался от одной колонны к другой, переминался с ноги на ногу, смотрел на часы, пугался резких звуков... И внезапно понял, что здесь он как в ловушке. Если ОНИ окажутся быстрее, чем он думал, и войдут через эту не знающую покоя дверь, то куда он денется? Где-то там есть выход во двор, но он захламлен мешками с цементом, стремянками и рабочими в грязных робах. Бежать будет некуда, его возьмут под руки и выволокут на улицу, а там уже будет стоять машина — непременно черная. И дальше — все по сценарию... А в конце этого сценария — холодный подвал, жесткий стул, от которого уже не оторваться, видеокамера, направленная точно в лицо, и настойчивый голос оператора: «Ну, давай, давай...» А наготове уже и палач с ножом, который знает кровь многих и многих... Впрочем, они могут придумать и что-нибудь другое, более современное. Электрический стул, например. Или раствор кислоты. Вот, кстати, способ абсолютно надежно спрятать тело. Тело...
Борис снова увидел экран телевизора и бивший с этого экрана кошмар. Только теперь у мужчины, попавшего под нож, словно ягненок на бойне, было лицо самого Бориса. А что это там в углу? Кто это так неловко изогнулся? Чье это бледное, навсегда замершее лицо?
— Извините, — Борис так толкнул дверь аудитории, что она едва не слетела с петель. — Я отец Олеси Романовой...
— Да? — Молодая преподавательница в круглых очках вопросительно уставилась на него. — Занятия заканчиваются через пятнадцать минут, так что...
— Семейные обстоятельства, — сказал Борис. — У нас срочные семейные обстоятельства. Я не могу ждать пятнадцать минут... Олеся!
Дочь выглядела изумленной не менее, чем преподавательница, когда Борис взял ее за руку и повел к выходу.
— Мне нужно собрать веши, — буркнула Олеська. Борис едва не брякнул сгоряча: «Они тебе больше не понадобятся», но вовремя опомнился, сжал губы и кивнул. Дочь чертовски медленно укладывала рюкзак, и Борис не выдержал:
— Оставь здесь...
Олеська посмотрела на него как на идиота и продолжила неторопливо складывать какие-то баночки, какие-то папочки и альбомы. И все это под любопытствующим взглядом преподавательницы.
Наконец этот кошмар кончился, Борис вытащил дочь в коридор и молча потащил за собой к выходу из здания.
— Мама же должна была меня забрать... — буркнула в спину Олеська.
— Я знаю, — не снижая скорости, ответил Борис. У двери он остановился, осторожно выглянул наружу, не увидел возле своей машины никаких подозрительных личностей и махнул дочери рукой: — Пошли...
— Что там еще за семейные обстоятельства? — бурчала она, пока Борис открывал дверцу. — Что еще за спешка такая?
— Потом узнаешь, — Борис затолкнул ее в машину и обернулся к зданию художественной школы, боясь проморгать момент, когда подойдет Марина. Часы показывали без семи четыре. Часы показывали без шести четыре. Часы показывали без пяти четыре. Борис вдруг осознал, что грызет согнутый указательный палец, оставляя на коже полукруглый след.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112