Ты делаешь то, что я тебе говорю. Ты обсуждаешь эту работу со мной или с человеком, с которым я разрешу ее обсуждать. И все. Ты станешь обладателем секретной информации. От этой информации зависит безопасность нашей корпорации. И если тебя допускают к этой информации, то пути назад быть не может. Ты поднимаешься на такую ступень, откуда уже не спускаются.
И тогда Борис спросил:
— И что, я уже не смогу перевестись на другую работу? Или вообще уйти?
— А зачем уходить с такой хорошей работы? — улыбнулся Дарчиев. — Когда ты поймешь, насколько хороша эта работа, ты перестанешь задавать такие вопросы.
Два года Борис не задавал никаких вопросов. Два года эта работа была так хороша, как это только возможно. Дарчиев ни в чем не обманул — деньги, квартира, машина, отпуск в Турции, ссуда...
Ошейник — вот как это называется. Он сам посадил себя, загнал себя в этот ошейник. Он сам посадил себя на цепь. А когда сидишь на цепи, очень трудно убежать от поднесенной к горлу руки с ножом.
Значит, придется рвать эту цепь. Значит, придется жечь мосты. Значит, придется уносить ноги.
Борис усмехнулся. Думаете, что прикормили, приручили? Думаете, можно теперь делать со мной, что захотите? Думаете, купили меня с потрохами? А вот я как колобок — уйду от бабушки, уйду от дедушки... Сейчас вот посижу, подумаю — и придумаю, как уйти. Мир большой. Где-нибудь найдется место для меня, Марины и Олеськи. Место, чистое от безумия.
И даже после всего выпитого Борис отдавал себе отчет, что уйти из «Рослава» будет дьявольски трудно. Почти невозможно. А неудача будет равняться смерти — причем не только для него самого.
Никогда прежде Борис не ощущал себя таким уязвимым. И никогда прежде не было в нем такой стальной решимости — встать, сцепить зубы и оставить в дураках всю огромную свирепую машину, которая имела наглость считать его своим мелким винтиком.
Никогда прежде он столь остро не чувствовал себя человеком. И этот человек готовился сжечь за собой все мосты.
Боярыня Морозова: проклятая работа
Морозова решила быть умнее Дровосека и сделала примирительный жест. Она взяла в буфете четыре банки пива и поставила на стол перед своей командой — по банке на каждого, включая саму Морозову. Но Дровосек был настолько туп, что жеста не понял. Он решил, что Морозовой просто захотелось побаловаться пивком.
— Мне дали указание, — сказала Морозова, постукивая жестянкой о поверхность стола. — Я должна исправить моральный климат внутри нашего трудового коллектива.
— Ну тогда извинись, — криво усмехнулся Дровосек. Встречаться с Морозовой взглядами он все же не решался.
— В ответ на твое извинение, — холодно ответила Морозова.
— Это же тебе нужно, а не мне... — продолжал кривиться Дровосек. — Тебя снимут, если ты не уладишь ситуацию. Я знаю, я слышал. Да и задание последнее ты завалила. Программу-то в «Рославе» не запустили, напугались того, что вы там наделали в поезде.
— А ты уже на «Рослав» работаешь? — опередил взрывную реакцию Морозовой спокойный Монгол. — Ты говоришь про нас «вы». Тебя там не было, в поезде? Ты не участвовал?
Морозова кивнула Монголу, что означало признательность. Пока он давал отповедь Дровосеку, Морозова собралась, выкинула лишний гнев из головы и сказала с ледяной самоуверенностью:
— Дровосек, это надо тебе так же, как и мне. Если мы не уладим дело, меня просто переведут в другую команду. А тебя выкинут на улицу, потому что никакая другая команда тебя не возьмет. Таких разговоров разве до тебя не доходило?
Судя по лицу Дровосека — не доходило. Морозова внутренне поизумлялась, что в такой структуре, как Служба безопасности, бродит совершенно невообразимое количество слухов, сплетен и домыслов, приличное разве что для восседающих на лавочке возле дома пенсионерок. Она изумлялась и следила за выражением лица Дровосека, а на лице этом отражались умственные процессы, и их результатом стало неуклюжее негромкое:
— Ну ладно...
— Нет претензий? — быстро уточнила Морозова.
— Нет...
— У меня к тебе тоже.
— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул Карабас, которого явно тяготили все эти выяснения отношений. Монгол ничего не сказал, он просто одобрительно кивнул Дровосеку, зная, как тяжело давалось ему это «ну ладно».
— Движемся дальше... — деловито произнесла Морозова. — Кстати, что это за треп про незапущенные программы? Откуда ты узнал? — Она вопросительно посмотрела на Дровосека. — Шеф сказал?
— Шеф сказал...
— Это еще ничего не значит. Они не обязаны ставить программу всего через неделю после ее получения. К тому же ее могут поставить на какие-нибудь региональные системы, а не на московские. Главное, что мы ее добыли, эту программу.
— А программиста грохнули, — проворчал Дровосек.
— Его должны были грохнуть. Поэтому для «Рослава» ничего неожиданного не произошло. И разозлиться по поводу тех парней, что положил Монгол, они тоже не должны — это не их люди.
— Я тоже одного упокоил, — напомнил о своих боевых заслугах Дровосек.
— Твой тоже не их человек. «Рослав» нанял людей со стороны, вроде бы из подольских бандитов. Наши закамуфлировали все так, будто при налете на программиста погибли двое, а третий ушел вместе с деньгами.
— Двадцать тысяч баксов, — мечтательно вздохнул Дровосек. — Чтоб я так жил... Нам никакой премии за тот чемодан не будет?
— Не будет, — сказала Морозова.
— Вопрос, — вдруг нарушил молчание Монгол. — Двое погибли в поезде. А кто их убил? Я имею в виду — согласно камуфляжу? Что, тот программист? Но это как-то не очень...
— Неизвестно. Может, программист, а может, эти трое денег не поделили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112