— Когда ложусь в постель, я думаю: «Ну вот, еще один день прошел, а я все еще жив». У меня достаточно врагов и без ФСБ. Про Гиви ты сам знаешь, ну и вообще… Человек человеку волк, это стопроцентная истина. Если я кого-то не сожру, сожрут меня. Так вот и живу. И стану я следующим, не стану… Я больше боюсь умереть одиноким стариком в своей постели, когда ты, мертвый, лежишь еще несколько дней, прежде чем тебя найдут. По запаху. Вот этого я боюсь.— А Николай Николаевич? — снова спросил я. — Как насчет него?— Эта сволочь умел запугивать людей, — медленно проговорил Кожухов, глядя в стол. — Он много чего умел такого… Особенного.— Его вы не боитесь?— Я его уже боялся. Первые месяцы после того, как… После той операции, — слово «операция» Кожухов произнес с явной брезгливостью, словно говорил о чем-то фальшивом, прикрывающем яркой оболочкой гнилую сущность. — Тогда я боялся. А потом я узнал. И перестал бояться.— Что узнали? — не понял я.— Он умер, — просто сказал Кожухов. — Понимаешь? Он давно умер. Его послали в Чечню летом девяносто шестого года. И он попался под руку чеченцам. Я был очень этим доволен, когда узнал. Хотя чеченцев ненавижу. Вот так, — он криво усмехнулся. — А ты хотел меня напутать, да? Не было ли вестей от Николая Николаевича… Нет, не было. И не будет. Он сдох.Я тупо смотрел перед собой. Если Николай Николаевич умер в девяносто шестом году, то кто же тогда может быть заинтересован в убийствах людей, которые с ним работали? Кто? Получалось, что никто. И тогда Стас Калягин вместе с женой были убиты ворами, а Павел Леонов попал спьяну под машину. А я занимаюсь пустым и бессмысленным делом. Хотя… Хотя оставался Юра Леонов.В его самоубийство я поверить все равно не мог. Оставались пропавшие воспоминания Павла Леонова. И оставался тот эфэсбэшник, вломившийся в леоновскую квартиру посреди ночи и с ходу шарахнувший по мне из пистолета, даже не разбираясь, кто я и откуда. А если бы Орлова решила переночевать в квартире бывшего мужа? Боюсь, что ей пришлось бы худо.— Ну, что молчишь? — спросил Кожухов. — Я ответил на твои вопросы? Ты доволен? По лицу вижу, что не очень…— Павел перед смертью начал писать воспоминания о той вашей операции, — сказал я. — О Николае Николаевиче и так далее…— Дурак, — пожал плечами Кожухов. — Что еще сказать? Он слишком много переживал по поводу своего увольнения. Надо было начинать что-то новое, а не плакать над старым.— Новое? — Я посмотрел на пистолет в руках Кожухова. — Это и есть ваше новое?— Да, — едва ли не с гордостью ответил он. — Это мое новое, то, что сделал я сам. И мне это нравится. У меня больше нет шефа, я ни перед кем не отчитываюсь, я делаю что хочу. Со мной мои люди. Мне это нравится, — решительно повторил он.— А как же Гиви Хромой? — напомнил я. Он не любит таких самостоятельных деятелей. Или он станет твоим шефом, или не станет одного из вас.— Поживем — увидим, — заметил Кожухов. Без особого энтузиазма. Он как-то погрустнел после всех этих разговоров о Паше Леонове и Николае Николаевиче, о Гиви Хромом и о страхе одинокой смерти… И, вероятно, я выбрал не лучший момент для своего вопроса.— Вася, — спросил я не без определенного неудобства, называя сорокалетнего мужика с наметившимися на лбу морщинами уменьшительным именем.— Вася, дело уже прошлое. Что это была за операция, после которой… — я замолчал, не зная, с чего начать перечисление событий, последовавших за загадочной операцией весны девяносто шестого года — увольнение четверых сотрудников ФСБ, гибель Николая Николаевича в Чечне, пьянство Паши Леонова… Там было слишком много последствий. И, похоже, мне были известны далеко не все из них.— А разве Паша не написал в своих мемуарах? — быстро спросил Кожухов.— Не до конца, — сказал я. — Он не успел. Это было моей ошибкой. Нужно было сказать, что Паша все написал и что я все знаю, просто хочу выслушать версию Кожухова и сравнить ее с леоновской… Я этого не сделал.— Не успел? — почти радостно спросил Кожухов. — Ну и хорошо, что не успел. Пусть никто об этом и не узнает. Пусть так… — Он явно оживился, стал улыбаться, снова завертел пистолет в руках. Я его сильно обрадовал своими словами. Весьма глупо с моей стороны.— И все-таки, — настаивал я. — За что вас четверых уволили из ФСБ? Что это была за операция?— Нет, не дави на меня. Дело, как ты сказал, прошлое. Зачем все это заново вытаскивать? Тем более что расследованию твоему это не поможет, да и расследования, как оказалось, никакого и нет…— Это уж я сам решу — помогут твои признания расследованию или нет. Ну, давай. Что там насчет правильного направления финансовых потоков и Валерия Абрамова?Кожухов снова перестал играть пистолетом. Веко его левого глаза дернулось в нервном тике.— Хм, — сказал он — Направление финансовых потоков. Да, это Николай Николаевич так говорил. Чтоб ему черти пятки в аду поджарили.— А что это вы его так не любите? Что он вам сделал?— Он меня втянул в это дело, — вздохнул Кожухов.— Какое дело? — не отставал я.— Такое! Сам знаешь, раз знаешь про Абрамова и финансовые потоки.— Что конкретно вы должны были сделать?— Ты меня уже утомил! — недовольно пробурчал Кожухов. — Что мы должны были сделать? Ну ты же сыщик, сам должен догадаться! Ты же знаешь ключевые слова: Абрамов, направление финансовых потоков. Пошевели мозгами!— Абрамов — финансист, — сказал я, глядя в глаза Кожухову и ожидая утвердительного знака. — Он контролировал какие-то финансовые потоки. Вы должны были заставить его изменить направление этих финансовых потоков, так?Кожухов медленно опустил веки и так же медленно их поднял. Это можно было расценить как демонстрацию усталости от общения со мной и как одобрение моего последнего предположения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140