— Леонов, Калягин и еще один на К…— Кожухов, — подсказал я.— Вот видите! — бросил на меня самоуверенный взгляд Абрамов. — Получается всего четыре человека. А не пять.— Пятый, — сказал я. — Это тот, кому вы заплатили деньги. Конечно, он знал обо всей операции в деталях. Он сам в ней участвовал. И он назвал все фамилии, кроме своей собственной. Он знал, что остальные никогда до такого не додумаются, остальные будут молчать…Абрамов сидел словно изваяние. Потом он нашел силы выдавить из себя:— Он?! Этот?!— Да, он самый. Ваши деньги нашли хорошее применение. У него процветающая фирма по торговле импортной сантехникой. Он перебрался из Города в Москву. Он, наверное, о вас тепло вспоминает… То есть вспоминал.— Поясните… — сдавленным голосом попросил Абрамов.— Олег Петрович Булгарин, — сказал я. — Человек, который назвал интересующие вас имена и фамилии… Ему это не прошло даром. Он исчез позавчера, и я подозреваю, что навсегда. Николай Николаевич предупреждал всех четырех, что разглашение информации недопустимо. Если я догадался об источнике богатства Булгарина, то это тем более мог сделать и Яковлев. Так что Булгарин мертв, как и трое других участников операции.— Нет, — сказал Абрамов. 20 На протяжении всего нашего разговора, а особенно с той минуты, когда я признался, что знаю о смерти дочери Абрамова, меня не покидало ощущение, что Валерий Анатольевич одну за другой снимает с себя маски, тонкие, плотно облегающие кожу лица, настолько искусно выполненные, что их можно было принять и за истинного Валерия Анатольевича. Однако он говорил все более и более откровенные вещи, и одновременно маски спадали с его лица, и каждая последующая была более простой и реалистичной, нежели предыдущая. С потерей очередной маски Валерий Анатольевич все более и более походил на простого смертного, сущность которого не смогли изменить ни деньги, ни влияние, ни двадцатидвухэтажная штаб-квартира на Юго-Западе.И когда он сказал мне в лицо: «Я ненавижу таких, как вы. Эгоистов, которые никогда не испытают такой боли…», в его голосе и в его лице отразилось действительно искреннее страдание, а я подумал, что вот наконец передо мной тот Валерий Анатольевич Абрамов, каким он бывает, выудив из бара глубокой ночью бутылку коньяка, глотая горьковатую жидкость, грезя об ушедшем… Я решил, что только что была снята последняя маска.Но затем, в ответ на мое сообщение о смерти Булгарина, выдавшего Валерию Алексеевичу своих коллег, Абрамов как-то странно изменился в лице, говоря «нет». В его глазах мелькнуло нечто вроде доброй хитринки, а потом снова передо мной сидел прежний Абрамов, растерянный, удивленный, неверящий, что его могли так обмануть.— Нет, — повторил он.— Хотите сказать, что его не убили? — теперь удивился я. — Вообще-то тело пока не найдено, но вряд ли Булгарин нужен Николаю Николаевичу живым.— Я не то хотел сказать, — досадливо поморщился Абрамов. — Я все не могу поверить, что я заплатил почти полмиллиона долларов одному из убийц своей дочери. Он сидел напротив меня, я пожал ему руку и поблагодарил за сведения… Он долго пересчитывал деньги, боялся, что его обманут. Сволочь, какая сволочь…— Валерий Анатольевич, — спросил я, стараясь чтобы вопрос звучал безобидно, хотя Абрамов был слишком умен для безобидного восприятия моих слов. — Вот вы узнали от Булгарина имена тех людей, которые похитили вашу дочь. И что вы после этого сделали? Абрамов понял все как надо, но постарался это скрыть. Маски снова пошли в ход.— Вероятно, я стал немного меньше переживать, — сказал он. — Раньше я не знал, теперь узнал. И это ничего в принципе не изменило, потому что знание имен не могло воскресить дочь.— А как же месть?— Что месть? Это примитивное чувство. Я был полон желания мести в то утро, когда я нашел Жанну убитой. Вот если бы тогда мне попался один из пятерых, я бы загрыз его, я бы рвал его ногтями, зубами! Я бы разодрал его, как медведь кролика! — В глазах Абрамова появился блеск, и я ему поверил. Он бы и вправду разодрал кого-нибудь. — А потом прошло время… У меня были другие дела, другие заботы.— Вы заперли свою месть в сейф? И когда вы ее выпустили?— У вас хорошая память, — похвалил меня Абрамов. — Я собирался выпустить ее на Николая Николаевича, но этот… Булгарин сказал мне, что Николай Николаевич погиб в Чечне. Мстить было некому.— А как же Леонов, Калягин, Кожухов? Им вы не хотели отомстить?— Никогда, — твердо заявил Абрамов. — В чем смысл? Они просто исполнители, «шестерки»… С таким же успехом можно мстить автомобилю, на котором они везли тело моей дочери. Хотя после того, что вы мне рассказали, Булгарина я бы с удовольствием взял за горло, вот так, — и Абрамов показал, как именно, — и медленно бы сдавливал, пока он не начнет синеть… Ну, потом бы я его, конечно, отпустил. И передал бы в руки Горского. Это уже цинизм, Константин, убить девушку-подростка и стребовать с родителей убитой деньги.Это какое-то вырождение, деградация…— Вряд ли сам Булгарин так про себя думал, — сказал я. — Мне кажется, он очень гордился проявленной находчивостью. Ну да ладно… То есть вы считаете главным виновником Яковлева. Но я читал в тех мемуарах, что Яковлев действовал по поручению неких сил в руководстве ФСБ и чуть ли не членов правительства. Они хотели привести своего человека к победе на президентских выборах, им нужны были деньги…— Полный бред. — безапелляционно заявил Абрамов. — Чушь собачья. Это была легенда, вывеска. Не было никакого своего кандидата в президенты, не было никакой политической группировки, занимавшейся такими экспроприациями.Я вспомнил, что нечто подобное говорил мне и Кожухов, но тот не стал вдаваться в подробности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140