Его низкому голосу вторило зловещее эхо, как будто он доносился не изо рта, но из самого пламени внутри его тыквенной головы.
– Сестры Примат ничего тебе не сделали, малыш, а ты их обижаешь? – снова проговорил Фонарь.
Натан закусил губу. Потом еще раз повторил то, что уже говорил.
– Их не должно быть здесь, – сказал он. Потом добавил: – Папа рассказывал мне про них, но пока не написал о них ни в одной книжке.
При этих словах шакал Фонарь расхохотался, весело покачал головой, и по стенам заметались светящиеся двойники его лица.
– He будь ты ребенком, и притом слишком маленьким, чтобы отвечать за свою глупость, я съел бы твое дымящееся сердце на ужин, – безжалостно сказал Фонарь, потом в его голосе снова зазвучало веселье. – Но, разумеется, ужин уже накрыт, верно?
Натан застыл, решив, что Фонарь сейчас приблизится. Но он не приблизился. Вместо этого Фонарь махнул рукой в сторону одной из горилл, и она немедленно выбежала из комнаты.
– Всего остального тебе не понять, малыш, но вот что я тебе скажу. То, что твой идиот-папаша пишет в своих книжках, не имеет ничего общего с тем, что на самом деле происходит здесь.
Обезьяна, выбегавшая из комнаты, вернулась, и Натан с изумлением увидел, что она несет большую стопку книг. Это были книги его отца, экземпляры всех его книг об Обманном лесе. Он чуть не спросил, откуда они взялись здесь, в самом Обманном лесу. Но потом вспомнил, что он-то тоже здесь. А Ворчун украл из дома кое-какую его одежду и принес ее сюда.
По кивку шакала Фонаря горилла свалила книги в кучу перед камином. Старина Шак, как звали его некоторые из них, опустился на четыре лапы и прошествовал к груде книг. Его голова-тыква висела в точности так, как висела бы голова у любой собаки, но там, где у собаки должен был быть высунутый, свисающий, болтающийся язык, виднелся лишь отблеск оранжевого света от пламени внутри его головы.
Никогда еще в жизни Натан не видел ничего болеестрашного, чем шакал Фонарь. На глазах у мальчика он подскочил к книгам, поднял лапу и обдал их струей дымящейся, едко пахнущей желтой мочи, которая мгновенно пропитала книги. Папины книги. Всю ту любовь, которую отец Натана вкладывал в Обманный лес.
Потом Фонарь снова встал на задние лапы и оглянулся на Долгозуба.
– Боб, – заметил он, – мальчишка, похоже, считает, что генерал придет за ним. Я хочу, чтобы пришел Наш Мальчик, а генерал нам тут не нужен. Сомневаюсь, чтобы он пришел, но просто на всякий случай садись на этого дурака пони и езжай за ним в лес. Если он доберется до крепости раньше тебя, можешь не возвращаться. Да, когда найдешь гнома, скажи ему, что я хочу его видеть.
Кивнув и коротко поклонившись, Боб Долгозуб удалился. Затем по распоряжению шакала Фонаря Скалоголовый и сестрички принялись за еду, которая еще оставалась на столе.
Прижимаясь спиной к стене, Натан смотрел на описанную кучу книг. По лицу его струились слезы. Натан был в ярости.
Шакал Фонарь все-таки заставил его заплакать.
Было почти одиннадцать вечера, когда у Франчески Кавалларо зазвонил телефон. Она оторвалась от чтения рукописи очередного клиента – когда он рассказал ей о книге, она понадеялась продать права на нее, но теперь, читая ее, она была твердо уверена, что это полный бред. Звонок был на линии, которую она держала ради тех дней, когда ей не хотелось ехать в офис.
– Какого дьявола? – буркнула она недовольно.
Франческа придерживалась строгих правил относительно рабочего времени. И всем своим клиентам недвусмысленно давала это понять. До десяти утра и после шести вечера они должны были обходиться без нее, за несколькими исключениями, и эти исключения устанавливала она сама.
Все еще раздраженная, она демонстративно проигнорировала надрывающийся телефон и вернулась к рукописи. Впрочем, она и сама не знала, зачем читает. Наверное, только потому, что пообещала. Она уже знала, что ни один редактор в городе не возьмет эту чушь без серьезной доработки.
После четвертого звонка включился автоответчик. Это была его работа.
– Вы дозвонились до домашнего офиса Франчески Кавалларо. Оставьте сообщение или попробуйте позвонить по моему городскому номеру, – посоветовал он и запищал в ухо звонившему.
– Франческа? – послышался женский голос, срывающийся от волнения. Она не узнала этот голос, даже когда он продолжил: – Ох… ох, господи. – Однако она подняла голову и снова взглянула на автоответчик. Последовала долгая пауза, затем: – Это Эмили Рэнделл. Томас, в общем, он в больнице. В коме, и… Мне просто нужно было поговорить с кем-нибудь, кому он не чужой.
Она бросилась к телефону, схватила трубку и сказала:
– Эмили? Эмили? Алло! Но Эмили уже отключилась.
Франческа повесила трубку, и под ложечкой у нее тошнотворно засосало. Она посмотрела на часы, подумала, что надо бы перезвонить, и только потом сообразила, что понятия не имеет, куда звонить. Наверное, в ту больницу, где лежит Натан… как же она называется?
– Ох, черт, Томас, – прошептала она и провела ладонью по лбу.
Завтрашний день обещал стать очень долгим.
Когда Томас вновь пришел в сознание, еще только смеркалось, но он едва различал небо сквозь переплетение веток над головой. Ему пришлось пригнуться, чтобы пройти по тропинке, которая расстилалась перед ним. С обеих сторон к ней подступали заросли колючих кустов, и он в нескольких местах порвал рубаху. Колючки царапали лицо и голову, и он пригнулся еще ниже.
И тут он понял.
Понял, где находится.
Все прошлые разы, когда он оказывался здесь, он был достаточно мал ростом, чтобы беспрепятственно пройти здесь. Тропка-царапка. Даже будучи взрослым, когда он оказывался здесь, он снова становился мальчишкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102