Душ в ванной продолжал шуметь, Отта баском напевала «Желтую подводную лодку».
Денис вздохнул с облегчением. Что ж, он и раньше почти не сомневался: эти выпивохидатчане — обычные законопослушные граждане, которые приехали сюда с единственной целью снять еще одну сентиментальную киношку о бедных, разнесчастных, но жутко талантливых русских. Конечно, Отта с Карлом могут с треском вылететь из страны за хранение наркотиков, — но надо учитывать и то, что каждая пятая домохозяйка в Копенгагене выкуривает перед сном сигаретку с легкой травой и для них это настолько же привычно и традиционно, как подсолнечные семечки для наших тиходонских теток.
— Я готова, — сказала Отта, появляясь на пороге ванной комнаты.
Датчанка была без очков. Она натянула свое вечернее сиреневое платье с блестками, и Денис поразился, насколько она похожа на тюлениху, которая только что выползла из воды и вся сверкает серебристыми холодными каплями.
— Здорово, — сказал Денис. — Тебе очень идет.
— Хватит заливать, Дени. Я и так прекрасно знаю, что похожа на беременную самку тюленя, — сказала Отта и нетвердым шагом направилась к магнитофону. — Морриконе хочешь?
— Ставь.
Заиграла мелодия из фильма «Профессионал». Денис почувствовал под рукой мелкие чешуйки блесток и мощь неохватного тела Отты. А еще — острый каблук на носке своей туфли. Танцевать Отта не умела.
В начале четвертого вернулся Карл — ни слова не говоря, не разуваясь и не раздеваясь, завалился на кровать и захрапел.
— Свинья, — сказала Отта. — Какой отвратный мужик. Но я его еще заставлю расшевелиться, вот увидишь.
Смотреть Денис не стал. Он предложил выпить по последней, после чего Отта наконец отключилась, и ему удалось уложить ее рядом с Карлом. Затем он прошел в туалет, помочился, снял крышку смывного бачка и заглянул внутрь, пошарил пальцами под ним и под трубами. Потом зашел в ванную, вымыл руки, проверил укромные места под раковиной и ванной, преодолевая брезгливость, осмотрел небрежно брошенные на пол трусы и лифчик. Они напоминали паруса средней яхты.
«Зоофилия, некрофилия, педофилия, геронтофилия… — неожиданно вспомнил он. — Интересно, есть болезненная тяга к женщинам гигантских размеров? Какая-нибудь макрофилия?» Среди многочисленных половых извращений такая форма ему не попадалась. Надо будет спросить у Франка…
Джинсы и желтая майка с абстрактным рисунком на груди криво висели на торчащем из кафеля блестящем крючке. Он тщательно проверил и их. Пусто. Теоретически Отта могла спрятать контейнер в естественные отверстия тела, но практически это исключено, ибо за вечер она неоднократно предлагала ему исследовать возможные тайники.
Еще раз вымыв руки, Денис вышел из ванной, стоя посередине номера, внимательно осмотрелся по сторонам, выключил магнитофон, погасил свет и осторожно защелкнул за собой дверь.
Изрядно наштукатуренная этажная услужливо выскочила из-за стола, вызвала лифт.
— Уже уходите? — любезная улыбка мало соответствовала обычно пренебрежительному выражению увядающего лица. Она не знала, кто такой Денис, но несомненно догадывалась. Потому что неоднократно проходила инструктажи на тему «Взаимоотношения советских граждан с туристами, прибывающими из-за рубежа» и понимает: обычный парень с улицы вряд ли смог бы беспрепятственно тусоваться с капиталистами несколько вечеров подряд. К тому же наверняка она и сама работает на Контору: если не на постоянной основе, то оказывает разовые услуги.
— Ухожу, — сказал Денис и чуть не добавил: «коллега».
Было бы забавно: сказать — и заглянуть в продувную физиономию. Сто процентов, что на ней отразится полное понимание. Но это нарушение конспирации. Одно дело догадываться, а совсем другое — получать подтверждение своим догадкам. Именно так учил Мамонт.
— На улице поосторожнее… Столько шпаны развелось, спасу нет! Пьяные, обкуренные, чего угодно утворить могут…
Чтобы подтвердить догадки дежурной по этажу, ему следовало с каменным лицом молча войти в лифт. Но Денис поступил как обычный парень с улицы: признательно улыбнулся и сунул рубль в оттопыренный карман халата.
— Знаю, спасибо.
Она оторопело замолчала. Сквозь толстый слой макияжа пробивалась напряженная работа мысли. Может, напрасно она стелется перед этим вахлаком? Наорать на него, пригрозить милицией — червонцем бы откупился как миленький… Двери лифта закрылись. Денис усмехнулся — ему нравилось изучать людей. А червонец он бы не дал этой мымре ни при каких обстоятельствах: в кармане оставался всего тридцатник — это на две недели жизни. Негусто. Правда, Мамонт обещал кое-что подбросить…
На улице темно, фонари не горели, лишь неоновая пропись «Кавказ» разбавляла мрак у подъезда жидким синеватым молоком.
Денис достал трубку, но передумал и сунул ее в карман. Все равно никто не видит.
Курение не доставляло ему удовольствия, трубка — элемент имиджа, не больше. Маня зеленым огоньком, прошелестело мимо такси. Троллейбусы уже не ходили. Или еще не ходили — смотря к чему привязываться: к вчерашнему вечеру или сегодняшнему утру.
Хорошо, что до дома всего шесть кварталов — пятнадцать минут хода.
…Мать не спала. Она сидела на кухне за столом, перебирала рис и слушала радио.
На звук хлопнувшей двери даже не обернулась — специально.
— Начало четвертого, ма, — сказал Денис. — А ну-ка баиньки.
Он включил бра в прихожей и разулся. В квартире пахло сигаретным дымом.
— Слышишь, мам?
По радио передавали «Люксембургский сад». Ночной ди-джей подпевал Дассену фальшивым уставшим голосом.
— Здесь сказали, что когда он заработал свой первый миллион, то бросил жену и сошелся с какой-то молодой шлюшкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23