.. возник из чёрных
теней горных склонов, из каждого осколка скалы. Он был чудовищен, как
по размерам, так и по форме, с огромными рогами, похожими на бараньи,
с козлиной бородой и с ногами огромной олбезьяны. Его ступни имели
форму орлиных лап, ягодицы были как у самца-мандрилла. Свет - белый
свет - плясал вокруг его лица, словно дождь из расплывчатых искр. Кожа
его была прозрачной. Под плотью отчётливо был виден жёлтый череп и
окружности налитых кровью глаз. Видны были и вены, которые проступали
сквозь плоть, словно разветвлённая паутина толстых, просмолённых труб,
казавшиеся на первый взгляд клеткой, служившей для содержания
внутренностей и для демонстрации внутреннего устройства.
Плоть лица, почти невидимая, не несла на себе никакого выражения,
которое можно было бы разобрать или интерпретировать. Но глаза,
сидевшие в черепе и выступающие из глазниц, наливаясь кровью, казались
одновремено и ужасающими и задумчивыми... свирепость, отчаянный гнев
вечного страдания.
Ведьмы, прибывая одна за дугой, представлялись ему, кланялись и
целовали его полу-окрашенные ягодицы. Затем своими губами,
благословенными таким образом, они поворачивались друг к другу и
целовались. И тогда их плоть становилась видна, их покровы исчезали
под воздействием чёрной магии, открывая белизну костей и черноту вен,
словно у гротескных морских созданий, изгибаясь и свиваясь при их
движениях, сплетаясь и переплетаясь в кровавой страсти злобных
поцелуев.
Затем начались истязания, когда ведьм, которые совершили
недостаточно зла, бичевали узловатыми верёвками до тех пор, пока
чёрные вены не прорвали невидимую поверхность их рассечённой кожи и
брызнули чёрной кровью. И каждая чёрная капля, падавшая на землю,
оставалась живой, заползая, словно червь в щели горы. Всё время, пока
ведьмы кричали в агонии своей пытки, им вторило эхо божественного
возмездия, которое в своё время проклянёт их всех, и обречёт на те же
вечные страдания, которые изнуряли их хозяина.
Угощение, как и сам хозяин, выросло из вещества скал. Сгнившая
трава, камни, отбросы, перегной, сосновая хвоя и птичий помёт - всё
это превратилось в мясо и булки, сахар и приправы. Горные потоки
наполнились смесью крови и вина, и дьявол выплюнул пламя, чтобы
поджечь её. Ведьмы ели, зная, что их угощенье оставалось тем, чем
было, не смотря на кажущий ся внешний вид, и подхлёстывали свои дикие
развлеченья, пренебрегая этим знанием.
Затем празднующие оделись в мантии для пантомимы, превратившись в
карикатуры на монахинь, церковных служек и актёров, являя, даже,
какрикатуру своего собственного господина, который был представлен в
сценках. Они насмехались не только над святым, но и над жизнью,
смертью и таинственностью, над обыденным и над праздничным, над
искусством.
И дьявол благославлял церемонию пустыми, елейными обещаниями,
которые громоздились друг на друга, вызывая хохот и наслаждение.
Небо исполняло для них музыку, гром превращался в бой барабанов,
ветер играл бесконечные пассажи в высоких ветвях, а сами они плясали,
пока дьявол спускался к ним, беря одну за другой для исполнения
извращённого духовного бракосочетания. Его палка, как и плоть лица,
была прозрачной, похожей на ледяную иглу, и он входил в них её
ужасающим холодом, замораживая их до последней клетки, и затем покидая
их с экстатической пыткой возвращения огня и ощущений. И во время их
соединения, кровь свободно вытекала и смешивалась, когда вены
выступали из остекленевшей плоти и сплетались в причудливые узоры.
Шабаш всё длился и длился, замкнутый в замороженном мгновении
ночи, защищённый абстракциями от вторжения внешнего мира. И
бесконечная буря, огораживавшая тайеное место, свирепствовала вокруг,
терзая землю.
После плясок они легли, и дьявол, снова превратившийся в скалы,
принялся ласкать их всех одновременно своими каменными пальцами и
рогами. И ведьмы соединили руки и коснулись ступнями тел друг джруга,
превратившись в одну замкнутую огромную паутину, покрывавшую вершину
горы, словно живой плащ.
Они были в трансе...
... в объятиях своих собственных снов...
... пока дьявол собирал свои инструменты вместе, делая единой
личностью и единой волей, которые были его собственными -
совершеннейшее зло и совершеннейшее проклятье. Он наставлял их в
грехе, отбирал их мысли и инстинкты, делал их послушными его
собственному влиянию и злобному интеллекту, губил их души заключением
дьявольского пакта, которым они отрекались от всего человеческого...
пакта который оставался записанным в каждой их жилке.
Я ждал, безнадёжно, петушиного крика.
Кукареанье так и не раздалось.
На неопредлённое время потерял сознание.
Позже, я обнаружил себя летящим в ночи, как летали они, несясь
сквозь бушующую бурю, но не подвергаясь его яростному воздействию.
Вокруг меня всё в мире шло своим чередом.
Словно засохший листок на свирепом ветру, меня швыряло и крутило,
но я чувствовал себя таким же лёгким, как сам воздух. Струи дождя
обрушивались на моё тело, но осязание куда-то отступило, и я не ощущал
ни малейшего прикосновения. Молнии ударяли в меня снова и снова, со
всей яростью обозлённого божества, словно разъярённые кобры.
Снова и снова, и снова...
Но я пропускал их сквозь себя одну за другшой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60