Им и в гоову не могло прийти есть какое-либо животное,
имевшее празита - или потенциально имевшее такую возможность - и они
выражали недвусмысленное отвращение к перспективе поедания мяса
хищников, словно они должны были бы во вторую очередь питаться плотью
создания-хозяина.
Наша не слишком разнообразная компания отправилась ранним утром -
незадолго до рассвета - и последовала вдоль реки на север. Впервые
яко-олени продемонстрировали мне, на что они способны по части
скорости. Я был приятно удивлён, не так самим алюром, как тем фактом,
что даже предвингаясь резвой рысью, они сохраняли достаточную
плавность. Я предполагал исключительно неудобную езду, и собирался
расплатиться ссадинами за дву-дневную вылазку в дикую природу, но всё
оказалось не так скверно.
Слуга ехал впереди, в тов ремя как лучники сгрудились вокруг
меня, словно почётный караул. Я не счёл такое построение слишком
удачным и попытался поравняться с темнокожим человеком, чтобы можно
было вести беседу. Мой скакун достаточно охотно отозвался на
понукания, но Слуга - не слишком явно проявляя это - старался
держаться на некотором расстоянии. Я настаивал до тех пор, пока ему не
пришлось бы проявить со всей очевидностью, что он умышленно старается
избегать моего общества, и он сдался.
- Это хорошая земля, - сказал я. - Большинство колоний
расширились бы, чтобы занять её - люди улетают с Земли, жаждая
простора, места для экспансии. Почему вы остаётесь скученно в городе,
обрабатывая лишь столько земли, чтобы она могла прокормить вас?
- Мы все - одна Нация, - ответил он. - Мы живём вместе.
- Оставаясь в одном месте, вы становитесь уязвимы для несчастья,
- настаивал я. - Одна суровая зима - один неурожай - любое несчастье -
причинит вам серьёзные неприятности.
- У нас есть достаточно для наших нужд, - сказал он. - В море
всегда пищи в избытке.
- А что происходит, когда ваше население увеличивается? - Спросил
я. - Вы продолжаете сроить новые стены города и расширять кольцо
обрабатываемых земель вокруг него? Вы не миожете делать это вечно.
- Сам решит, что делать, - заверил он меня.
У меня не было сомнений на этот счёт. Он решит ограничить
население, тем или иным способом. Или он решит, что должен быть
построен ещё один город, и ещё, и ещё...
Но его это не интересовало. Он знал только, что если возникнет
вопрос, на него найдётся ответ. Я не мог понять такое отсуствие
интереса к возможному будущему. Что могло им двигать, если не
предвидение того или иного рода? Но его жизнь не обещала ему никаких
наград, которые были бы мне понятны, у него была своя роль, и он
скурпулёзно исполнял её. Меня подмывало спросить его, каковы его
желания, каковы цели его жизни, но мне был известен ответ, который я
бы получил. Невозмутимый взгляд, оскорбительный в своей демонстрации
отсуствия взаимопонимания.
Один из нас - сумасшедший, подумал я, и мне хотелось быть
уверенным, что это - не я.
Самое старое возражение против утопических проектов заключается в
том, что они никому не предоставляют побудительных мотивов к работе.
Никто не зависит от своих собственных усилий, а только от усилий всей
коммуны в целом. Никто ничего не делает для себя, а только для всей
коммуны. Циники говорят, что Утопия не может работать. Я был согласен
с ними. Муравьи и пчёлы могут осуществлять это, но их коммуны обладают
единым разумом - коллективным самосознанием роя.
Многое из того, что мы видели здесь на Аркадии, наводило на
мысль, чтолюди достигли аналогичной степени коллективного самосознания
- их город и их жизнь очень походили на жизнь роя. Но было трудно
понять, как объединение с паразитом повлияло на них - или для них -
таким образом. Даже, если содружество было наибольшим благом в мире...
даже, если паразитические клетки, маскируясь под клетки мозга,
снабдили мозг хозяина новыми потенциальными возможностями и новыми
силами... это было трудно понять. Если только они не были наделены
чрезвычайными телепатическими способностями. Я задержался на этой
возможности. Они не могли читать {наши} мысли - это точно. И Мариэль
не могла читать {их}. Я не верил и в то, что они могли читать мысли
друг друга. И всё же, они обладали этим исключительно сильным
ощущением социального единства, необычно сильного слияния не каждого с
каждым, но каждого со всеми.
И все они знали, что Бог существует. Они {знали} это, без
каких-либо вопросов. Не могло ли это знание, задумался я, иметь своим
источником то же чувство взаимного слияния?
- Что происходит, - спросил я его, - с людьми, которые умирают?
Его лицо несколько раслабилось, пока длилось молчание. Теперь же
я увидел как его мышцы неожиданно напряглись. Его лицо окаменело. Я
понял, что приблизился к области, которую Сам определил, как запретную
- знание, которое от нас должно было скрываться до тех пор, пока мы не
согласимся на надлежащий способ понимания.
- Их тела уничтожаются, - сказал он.
- В газовых печах? - Спросил я. - Вместе с навозом и морскими
водорослями?
- Да, - ответил он.
Это не казалось дающим слишком много. Это было логичным... быть
может, несмного слишком логичным. Но это не было ключевым вопросом.
Что я действительно хотел знать, так это...
- А что происходит с компаньоном?
Его лицо уже приобрело каменное выражение, и теперь на нём не
дрогнул ни одни мускул.
- Компаньон не умирает, - сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60