Они прервали свою беседу и дружно уставились на меня.
Гримнир противно усмехнулся и произнес: — Надо же, какая настырная маленькая нечисть…
А девчонка, наоборот, улыбнулась по-доброму и предложила мне позавтракать. У нее, оказывается, водятся сухари и сладкие ягоды в сиропе.
Во имя Сета, я вдруг ужасно захотел сладких ягод в сиропе. Даже во рту пересохло. В конце концов, врагов следует разорять. Наносить им ущерб где только возможно. Поэтому я кивнул, по возможности сдержанно.
Она сразу засуетилась и начала готовить для меня горячую сладкую воду и разыскивать по углам заросшие липким мхом и паутиной кувшины. Когда я увидел очередной замшелый сосуд, я чуть было не пожалел о своей уступчивости.
Эрриэз обтерла кувшин подолом своей полосатой юбки и протянула ее Гримниру. Тот извлек из ножен тесак таких размеров, что мне остро захотелось очутиться где-нибудь в Зыбучих Песках на берегах озера Вилайет (есть там такое гиблое местечко) или еще подальше. Не переставая ухмыляться самым гнусным образом, Гримнир снял с кувшина восковую пробку. Там оказались слипшиеся сладкие ягоды, как и обещала Эрриэз. Почти совершенно такое же лакомство мне доводилось пробовать в Аренджуне — давно это было…
Я принялся угощаться вовсю, засовывая в широкое горло кувшина сразу всю горсть и облизывая ладонь и пальцы. А они смотрели на меня и думали, наверное, отныне облапошить меня им ничего не стоит — достаточно лишь угостить сладеньким. Ха-ха. Не на такого напали.
Потом я прополоскал пальцы в своей чашке с теплой водицей и сообщил девице, что это единственное применение, которое я вижу для подобного пойла. Кикимора покраснела, а Гримнир заржал.
Я сказал:
— Вот у нас понимают толк в напитках, поскольку там, где воды мало, она ценится на вес золота — и оттого вкусная. А вы здесь все какие-то стукнутые. Ничего толком не умеете. Разве можно пить эдакую муть?
Гримнир хрюкнул. Если бы можно было представить себе огромного драчливого борова с пышными седыми усами, то я сравнил бы с ним этого Гримнира.
Очень похоже.
Эрриэз поманила меня пальцем, и я присел рядом с ней на тряпки.
— Между прочим, я вовсе не кикимора, — шепнула она в мое огромное ухо, которое тут же налилось багровой краской.
Вот негодяйка, она все-таки прочитала мои мысли. Но ведь и я не лыком шит и кое-что из того, что мелькало в ее русенькой головке, уловил. Ничего лестного для себя я там не обнаружил, но на такую благодать я и не рассчитывал. Чтобы позлить ее, я подумал про нее пару гадостей.
Гримнир откровенно хохотал, демонстрируя все свои квадратные желтые зубы. Я подумал кое-что и о нем. Я забыл сказать, что этот урод был еще и одноглазым. Второй глаз скрывала черная повязка, что никак не могло его украсить. Я ужасно разозлился при мысли о том, что Конан разговаривал с ним и, по своей обычной наивности, наверняка принял все его разглагольствования за чистую монету. Я пробурчал:
— Что вы там натрепали моему Конану? Он же полный дурак, как и все люди, он верит всем подряд.
— Ладно, Кода, ты доказал нам свою преданность Конану, — пробасил Гримнир. — А теперь успокойся. Мы считаем тебя достойным пустынным гномом.
— Я не собирался вам тут ничего доказывать, — буркнул я. — Конан, в отличие от вас, просто человек. Он доверчивый и глупый. Что вы ему сказали?
«Вот ведь привязался, чучело лупоглазое», — подумал Гримнир — как я подозреваю, нарочно. А Эрриэз пожала плечами и отвернулась, глядя в подслеповатое окно. Что она там разглядела — ума не приложу. Сплошная серая муть.
Я подошел к окну и стал от скуки тыкать пальцем в ящерицу, которая опять сидела на сундуке. Ящерица терпела мои приставания до последнего, прикидываясь сучком, а потом все-таки не выдержала и скользнула в невидимую щель между бревнами. Тогда мне стало совсем скучно.
Я подозревал, что девица и этот негодяй обменивались взглядами за моей спиной, но ловить их на этом мне не хотелось. Хорошо, что мы с Конаном уйдем сегодня отсюда навсегда.
Мне вообще все здесь не нравилось. Здешние края совершенно не похожи на мою иссушенную солнцем родину, и этим они плохи в первую очередь. И во вторую, и в третью тоже. А Конан родился где-то поблизости, если ему верить. Ему еще повезло, что он родился человеком, а не деревом, к примеру. Дереву при всем желании не уйти с того места, где его угораздило вырасти.
Мы прошли эту землю пешком вдоль и поперек, и всюду нас встречало одно и то же: пустые деревни, разрушенные храмы, осыпавшиеся колодцы. Что-то душит здесь людей, заставляет их тосковать, метаться и, в конце концов, покидать свои дома. Вода безвкусная, дождь холодный и не приносящий радости, болота гиблые, а ягод& в лесах водянистые. И все это, вроде бы, не такие уж жуткие вещи. Скажем, в Хоршемише случается и похуже, особенно после набегов кочевников, но как задумаешься, так поневоле становится тоскливо. Закатные страны на то и закатные, что все здесь закатывается и клонится к упадку — такова моя теория. Кстати, Гэлант Странник, известный сказитель, это подтверждает.
Гримнир что-то непрерывно бубнил себе под нос, ковыряя толстым пальцем побелку на печи, а Эрриэз беспокойно шевелилась и не сводила с него глаз — больных, тревожных и каких-то очень преданных, что ли. Я даже подумал на миг, не жена ли она ему часом, но тут же отмел эту мысль как вполне идиотскую. Он, конечно, бродяга, этот странствующий воин-великан, но такая замарашка, как Эрриэз, ему все равно не пара.
Эрриэз взяла с полки нож и снова принялась шарить в корзинке, подвешенной к потолочной балке. Хозяйничать собралась.
За окном тем временем заметно посветлело — то ли дождь поутих, то ли действительно рассвело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25