Честный, хотя и скучный купец Рутилий навсегда скрылся в оранжевых языках пламени.
И Юлия-Медея осталась одна на своей роскошной вилле. Она не стала ликвидировать торговый дом Рутилия, но поручила дела управляющему, довольно ловкому и преданному малому. Раз в месяц он привозил ей отчет о делах и деньги.
Столь же аккуратно Юлия-Медея отправляла некоторую сумму своим родителям через верного слугу. У нее сложились странные отношения с ними, особенно с матерью: с одной стороны, молодая женщина была рада тому, как сложилась, в конце концов, ее жизнь; с другой — так до сих пор и не простила матери, что та «продала» ее богатому старику. Поэтому она избегала встречаться с родителями, и сама никогда не приезжала погостить в замок своих предков, и не приглашала родственников навестить ее на вилле. Эти две области ее жизни, былая и настоящая, по решению Юлии-Медеи, никогда не должны впредь пересекаться.
Мысль о том, чтобы все-таки восстановить древний замок, также не посещала молодую вдову. Словом, она была всем довольна и чувствовала себя уверенной и удовлетворенной.
Родственники в Шамара стали относиться к ней гораздо лучше после того, как она овдовела и унаследовала большое состояние.
«…все-таки происхождение остается происхождением, и неважно, за кем она была замужем…» — шептались теперь у нее за спиной. Юлия-Медея и бровью не вела, «…и родовита, и богата — не зевай!» — шипели мамаши своим холостым сыновьям, и те роем устремлялись следом за красавицей Юлией-Медеей, которая — следует отдать ей должное — оставалась совершенно равнодушной к их ухаживаниям. Она слишком хорошо знала им цену.
Развлечения, демонстрация нарядов, переговоры с иностранными купцами, наем проводников для собственных торговых караванов, длинные беседы с поверенными в делах — все это почти целиком поглощало Юлию-Медею и делало ее существование насыщенным.
Тем больше ценила она уединенную и спокойную жизнь на вилле, где некогда бывала так одинока и несчастна в первые годы замужества.
Эта вилла была выстроена, как уже упоминалось, в очень живописной местности. Кругом расстилались светлые, пронизанные солнцем леса. Две реки сливались в единый могучий поток, и над местом их слияния поднимался довольно высокий утес, сплошь заросший цветами. Этот луг особенно любила Юлия-Медея. Ей казалось, что она знает здесь наперечет каждый цветок: в начале лета робко распускаются маленькие сине-фиолетовые, затем вдруг вспыхивают среди них крошечные белые звездочки с душистым, пьянящим запахом. Но вот отцветают фиолетовые и закрываются звездочки, и луг неожиданно покрывается сочными желтыми пятнами — наступает середина лета. А в конце лета и почти до листопада пылают здесь красные цветы винного оттенка. И даже первый снег иногда падает на их лепестки, создавая поразительную гамму — тогда кажется, будто луг превратился в поле сражения, где снег запятнан кровью павших бойцов.
Здесь Юлия-Медея любила мечтать, глядя на солнце, медленно опускающееся за кромку леса. В водах реки играли солнечные блики, цветы источали резкий вечерний аромат. «Величава и могущественна природа, — думала Юлия-Медея, — и каждая травинка таит в себе божество. И все-таки мы пользуемся и травой, и древесиной, и заставляем насекомых выращивать для нас шелковые нити, чтобы одеваться в красивые платья. Удивительно!»
Эти мысли она не высказывала никому, боясь показаться глупой.
Не менее симпатичным, чем окружающая местность, был и дом. Деревянный, но очень большой, он был выстроен как бы в подражание замку. Здесь имелось множество забавных башенок, переходов между корпусами; под высокими остроконечными крышами, похожими на ночные колпаки, прятались хорошо обустроенные мансарды. Был даже зимний садик — точнее, оранжерея на крыше одного из зданий, куда можно попасть по навесному переходу.
Все тщательно выкрашено, а стены обтянуты тканями. На полах спален — ковры и шкуры животных, так что, спуская босые ноги с высокой кровати, Юлия-Медея погружала их в мягкий мех.
Здесь всегда было тепло. Одного камина было достаточно, чтобы обогреть несколько помещений. Особенно жарко топили в холодное время года в комнатах госпожи и в столовой. Слуги жили более скромно.
Слуг было несколько. Сплошь незаметные, тихие люди. Юлия-Медея знала, что могла на них положиться, — все они были по тем или иным причинам фанатично преданы памяти ее покойного супруга. Они считали ее «своей» — такой же верной Рутилию, как и они сами — ведь молодая красивая хозяйка даже не помышляла о том, чтобы снова выйти замуж! Разве это объясняется чем-то иным, кроме ее желания хранить верность Рутилию до самой смерти?
Возможно, они ошибались, но сути дела это не меняло — Юлия-Медея действительно не собиралась вступать в новый брак. Да, ее все устраивало.
Она даже начала наносить визиты соседям и подружилась с Месалой, женой Бибулона, которая взахлеб повествовала ей о радостях материнства. Юлия-Медея подозревала, что у Месала имеется определенный расчет: положим, Юлия-Медея особенно полюбит кого-нибудь из многочисленных отпрысков Месалы и Бибулона — так полюбит, что захочет сделать ребенку хороший денежный подарок… Например, даст приданое одной из дочек. Хотя бы одной! А уж удачно пристроив одну дочь, Бибулоны найдут способ осчастливить и всех остальных.
Поначалу эти тайные замыслы Месалы сердили Юлию-Медею, но со временем она привыкла к этому и даже перестала находить их нелепыми. В самом деле, почему бы не помочь одной бибулоночке выбиться в люди! Разве сама Юлия-Медея не пробралась наверх из кромешного мрака нищеты подобным же способом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15