Он всегда был страдающей стороной. Он всегда уступал свою судьбу силам, на которые не мог повлиять. В том, чтобы быть жертвой, было некое удобство, которого он до сих пор не понимал. Но теперь, когда все его потери были определены, аргументы исчерпаны, свидетельства каталогизированы – приговор оставался неясным. Жизнь была случайностью. Но жить – означало делать выбор. Теперь он осознал, что решать предстоит ему.
Иисусе, подумал Майк, и он просил об этом? Пришельцы предупреждали его. Они хотели избавить его от правды. Это было слишком.
– Это слишком.
– Подозреваю, что это не нам решать, – сказал Дэниел.
– Я испоганил все, чего только ни касался, – в словах Майка не было сожаления. Только удивление и боль. – Все.
– Кто бы говорил, – сказал Дэниел.
– Что? – он был удивлён этим абсурдным признанием виновности.
– Я тоже, Майк. Я мог быть…
– Прекрати, – сказал Майк яростно.
– … лучше, – закончил Дэниел.
– Перестань быть таким чертовски хорошим !
Дэниел фыркнул.
– Я не хороший. Я хотел, чтобы эти воспоминания причинили тебе боль. И так и получилось.
– Я заслужил.
– Может быть. Но это не оправдывает меня, – он взглянул на брата. – Знаешь, я подозревал Джулию и тебя, но… я не знал.
– Это, черт побери, не твоя вина! Это я!
– Нет, Майк. Тебе больше не надо этого делать.
– О чем ты говоришь?
– Заступаться за меня. Присматривать за мной. Разыгрывать плохого парня. Пробовать все возможности и нести вину. Это ребячество. Хватит.
– Денни…
– Ты заткнёшься хотя бы на секунду? Мне и так тяжело, – Дэниел перевёл дыхание. – Я имею в виду, я не знал, что ты любил её. Я думал, что ты просто…
– Трахал её?
– Да.
– Нет, – Майк тяжело вздохнул. – Не в этот раз.
– Тогда прости.
– Я тебя должен прощать?
– Что я мешал вам соединиться.
Наступило продолжительное молчание, в течение которого оба брата, каждый по-своему, думали, закончится ли когда-нибудь это бесконечное подведение итогов.
– Денни… Когда говоришь «прости», это действительно помогает?
– Нет, – признался тот с печальной улыбкой. – Но это хороший жест. Почему ты не… – вопрос Дэниела замер у него на губах.
– Что? – спросил Майк.
– Не знаю. Как-нибудь по-другому…
Майк пожал плечами.
– Не знаю. А почему ты не?
– Не знаю, – сказал Дэниел. Он покачал головой. – Ни хрена себе делишки творятся тут у вас в госпитале!
Майк улыбнулся. Он раньше никогда не понимал этой шутки. Теперь понял.
– Эй, Майк!
– Что?
– Иди на хуй, – сказал Дэниел беззлобно.
Майк прикрыл глаза и кивнул.
– О'кей.
Так они лежали, держа птиц друг друга, слишком истощённые, чтобы делать что-нибудь ещё, кроме как смотреть на звезды.
Затем, одновременно, Майк и Дэниел почувствовали нечто.
Как будто в первый раз в жизни они разделили в точности одно и то же переживание, и им не нужно было спорить об этом. Что-то перестало болеть. Они ощущали прохладный ночной ветерок на своей коже и едкий, утешительный запах горящих листьев. Нет, оно ещё болело. Возможно, оно всегда будет болеть. Как скорбь. Она никогда не уходит насовсем – лишь делается меньше. Или, может быть, ты делаешься больше. Но теперь они знали, что не одни. Они держали истории друг друга. Не кусочки и отрывки. Не просто свою часть. Не осталось ничего недосказанного. Впервые они знали все целиком.
Всю жизнь им чего-то не хватало. И они выросли вокруг этой пустоты, приняли её как данность, и наконец она начала определять их. Стала чем-то очень жёстким. Словно пустотелый стальной шар, который они носили в грудных клетках в течение многих лет. Это имело отношение и к маме, которой они никогда не знали, и отцу, которого у них никогда не было. Но теперь эта нехватка исчезла. Каким-то образом её заменили чем-то лучшим. Чем-то подходящим. Это было новым ощущением для обоих. Словно кто-то улёгся в их раскрытый саквояж, пока они паковали вещи, чтобы дать им понять, что там ещё остаётся место, что они тоже поместятся. Это было ощущение дома.
– По крайней мере… – начал Майк.
– Что?
– По крайней мере, у Шона был отец, которого он заслуживал. Я, скорее всего, испортил бы и это.
– Спасибо, Майк.
– Заткнись. Это правда.
Дэниел улыбнулся лукавой улыбкой.
– Я знаю, – затем опять посмотрел на звезды. – Но ты действительно упустил кое-что. Это было честью – воспитывать твоего сына.
– Нашего сына, – сказал Майк. И Дэниел заплакал.
Звезды теперь светили ярче. И ближе. Помолчав немного, Майк сказал:
– Мы могли бы оставаться здесь вечно.
– Давай не будем, хорошо? – сказал Дэниел.
– Хорошо.
Дэниел посмотрел на колибри, которую держал в руке.
– Хочешь взять её обратно? Майк посмотрел на птицу Денни.
– А ты хочешь?
– Нет, пусть будет у тебя.
– Замётано.
Через некоторое время Майк начал посмеиваться.
– Что?
– Ничего.
– Нет, что?
– Да просто… – Майк опять засмеялся. – Колибри?
– Да уж, – сказал Дэниел, ухмыляясь. – Кто бы мог подумать?412
Ещё через минуту Майк заговорил, обращаясь к чёрному небу и застывшим звёздам над их головами.
– Как только будете готовы…
– Я готов, – сказал Дэниел.
– Я говорил им.
– А.
Призрачные стебли пшеницы стояли абсолютно тихо. Как не стоит никакая пшеница в мире.
– Может быть, мы что-то забыли. Дэниел сказал:
– Волшебное слово? Майк улыбнулся и заорал:
– Горт!
Дэниел улыбнулся.
– Баррада!
– Никто!
И когда это не сработало, двое отцов обменялись последним взглядом, последней улыбкой и хором сказали волшебное слово.
Майк и Дэниел прошептали:
– Пожалуйста!
И они стали мёртвыми мертвецами.

Скажи мне, что ещё от меня нужно?
Не все ли умрёт в конце концов, и слишком скоро?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106