— Так, — кивает Кузаров.— А чтобы заниматься этим вплотную, мне придется много поработать — изучить проблему, прочитать специальную литературу.Господи, что я такое говорю? Как я смогу это осилить?— Сколько тебе времени нужно? — спрашивает Кузаров, вальяжно достает трубку и начинает ее набивать табаком.Черт побери, он, оказывается, и впрямь “курит табак”! Я задумываюсь.— Недели, четыре-пять напряженной работы.— Что тебе для этого нужно?— Для начала — немного. Статус лаборанта и индивидуальный учебный план…Вот и все. Я сам не понял, как это произошло, но вышел я оттуда уже в должности старшего лаборанта — мне даже трудовую книжку завели. А индивидуальный учебный план — такое только у иностранных студентов бывает. Это значит — составь себе график и ходи на какие хочешь занятия, а на остальные — плюй с высокого дерева. На физкультуру, например. И на английский. И ни одна секретарша в учебной части не посмеет гавкать за прогулы. И вообще не посмеет гавкать — студент на особом положении. По приказу самого ректора! А ведь не сотри я эту глупость “ректор-дурак, курит табак”…Прихожу обратно в аудиторию к Макаровне. Там уже перерыв был, идет второй час. И нет чтобы постоять под дверью — аккуратно стучу: “Можно?”— Матвеев явился не запылился! — скрипит Макаровна, но беззлобно. — Садись, садись.Я прохожу к себе на дальний ряд. А все замерли и на меня смотрят почему-то. И Макаровна тоже смотрит.— И где был? Что ректор? — спрашивает она. Вот ведь любопытная!— Приватный разговор, Антонина Макаровна. О компьютерной технике.— Сломал что-то, нагадил?Я смотрю ей в глаза, молчу. Сколько себя помню, не такое простое это дело — смотреть в глаза людям. А сегодня — смотрю. Спокойно и прохладно. С дальнего ряда расстояние большое, а у Макаровны со зрением неважно, но она чувствует — что-то не то.— Ну извини, извини, Матвеев. — И поворачивается к доске.Чтобы Макаровна перед кем-то извинилась, даже в шутку?! Странно это, ой странно. Что ж сегодня такое? Ведь я же ничего не делаю! Не хамлю, не самоутверждаюсь. И наши глядят недоуменно то на меня, то на Макаровну. Ваджай тоже смотрит. Я ему в глаза посмотрел — у него сразу недоуменная улыбка сползла, потух и отвернулся. Испугался?Но я тогда не обратил на это внимания. Я сидел и вполуха слушал, что Макаровна рассказывает, иногда в тетрадку пару строчек дописывал. А на другом листке рисовал план на ближайший месяц. Зачем я только на это дело подписался — ставить новую систему? Выходило, что надо мне прочесть пару толстенных книжек — я выписал темы, по которым надо найти книжки. Кроме того, набраться опыта, побеседовать с друзьями — я выписал список инетовских приятелей, которые могут оказаться мне полезны. Затем вытащил из кармана проездной билет — в нем лежал листок с нашим расписанием — и стал думать, какие предметы мне нужны, а какие — нет. Вышло, что в институт можно ходить теперь не каждый день. А если некоторые лекции слушать в другие дни на параллельных курсах — то еще реже. Я выписал список предметов, которые мне мешали жить, чтобы посмотреть по общему расписанию, нельзя ли на них ходить в другие дни. Ну не ехать же в пятницу в институт из-за одной Макаровны, в самом деле?Звенит звонок. Макаровна оборачивается, поджимает губы и как обычно:— Звонок дается для преподавателя!Шуршание сумок слегка утихает.— На следующем занятии я снова дам летучку, — произносит Макаровна угрожающе и трясет кипой листков. — Половина вообще не написала! А остальные списали у Тимченко или у Матвеева!Вернувшись домой, бренча ключами у двери, я мысленно перечислил список дел на сегодня — сварить чего-нибудь пожрать, например, картошку с сосисками, затем вымыть пол в квартире, как обещал матери, а затем завалиться на диван и послушать альбом “Nightwish”, который на днях скачал из инета. Но вдруг я поймал себя на мысли, что такая перспектива мне не нравится. Это меня немного озадачило — чего не нравится-то? Но пока расшнуровывал ботинки, уже понял, в чем дело. Не оптимально.Поэтому первым делом я включил погромче “Nightwish” и слушал из кухни, начищая картошку. Пока картошка варилась, я взял швабру и быстренько вымыл кухню, а также свою и мамину комнату, прервавшись на середине, чтобы поставить сосиски — они варятся быстрее. Затем я поел, и все дела на сегодня были сделаны, только музыка продолжала играть — альбом был явно длиннее сорока минут. Вот такой пустячок — распланировал бытовые мелочи.И с чистой совестью залез в инет. Писем мне прислали немного — штук пять. Из них четыре, как всегда, оказались поганой рекламной рассылкой. Причем одно письмо просто здоровенное — картинки своих пылесосов они туда понавставляли, что ли? Подонки! Хорошо, что инет у меня халявный, ведь другие люди тратят свои кровные деньги, вытаскивая вместе с почтой такие рекламные письма. Я уже было потер руки и кинулся смотреть адреса провайдеров, чтобы накатать жалобу, но тут меня что-то остановило. Да, конечно, они подонки — и знают об этом сами. Да, всегда приятно их наказать. Более того — правила сетевого этикета требуют сообщать провайдерам, что их абонент пользуется инетом для рекламных рассылок. Но почему на это должен тратить минуты своей драгоценной жизни именно я? Чтобы наказать поганцев и почувствовать удовлетворение? А надо ли мне это? И без меня накажут. Поэтому всю рекламу я удалил не читая и сразу вылез в один знакомый чат.— О, Лекса пришел! — откликнулся Черный Удав.— Привет, Лекса! — сказал Boomer.— Нашли кому радоваться, — проворчала Angel.— Всем привет. И тебе, Ангел, тоже привет, — сказал я и вдруг снова ощутил знакомое чувство неудовольствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115