– Ох какие люди уходят, какие золотые люди. – по лицу Михалыча покатилась слеза. – Во все времена у всех народов золотые люди… первыми уходят… А тебе много осталось писать по модулю? Ты же вроде почти все закончил.– Ну там кое-что по протоколам обмена поправить, да свести воедино.– А долго это?– В принципе дня четыре если плотно сесть и ничего больше не обнаружится по железу. Я планировал закончить недели через две, не торопясь – ну да я же вам говорил.– Да торопиться-то уж куда? Все равно остальные блоки будут только к зиме готовы. Ну я думаю Лосев за тебя справится, девять месяцев осталось, родит… Хотя такой он у нас идиот, что сомневаюсь я.– Ну за девять-то месяцев? Там же почти все готово.– Ох, Лосев… А тебе действительно четыре дня осталось? – Михалыч быстро взглянул на меня.– Ну не знаю. А что, дописать?– Что ты! Кощунство какое! Разве бы я посмел тебе такое предлагать! – Михалыч замахал руками. – Единственное что, я бы тогда смог твоим родителям деньги перевести за работу…– А так что, они ничего не получат? – я как-то совершенно об этом не задумывался.– Ну а как же они получат-то? По какой ведомости? Мы же с тобой даже трудовой договор не составляли.– Действительно не составляли! – я опешил. – А как же я у вас полгода пахал без трудового договора?– Ох, мое упущение. Виноват я, Аркашенька. Да и ты не напоминал.– Я думал вы там сами… Думал у вас там есть что-то такое на меня… Записано…– Да откуда же? И поэтому деньги за модуль никак я не смогу перечислить.– А если я сейчас подпишу договор?– Слыханное ли дело подписывать посмертно? Да и работу ведь ты не закончил, правильно?– Хорошо, а если я ее закончу, то как тогда?– А тогда элементарно. – Михалыч оживился, – Мы оформляем договор на твою мать… на мать твою… на маму Галкина. И ей выплачиваем четыреста.– Шестьсот, как в смете.Михалыч густо покраснел.– Ну Лосев! Да конечно, мы же тебя решили премировать… – он совсем потупился.– И давно решили? – я внимательно глянул в глаза Михалычу.Михалыч снова покраснел и отвел взгляд.– Аркашенька, не надо так зло, не надо… Много ли я нажился на чужом труде? – он кивнул на свой потрепанный допотопный портфель, лежащий на столе.– То есть вы себе на новый портфель отложили из сметы?– Аркадий, значит так. – Михалыч решительно уперся обеими пухлыми ручками в столешницу, – Если ты закончишь эту работу, я выдаю твоим родителям четыреста, а нет, значит нет.– Значит нет. Кого-то учит жизнь, а меня учит смерть. – я повернулся к двери.– Хорошо пятьсот!– Раньше надо было думать.– Ну за шестьсот я найду троих программистов, ты думаешь один такой умный студент нашелся?– Найдите, Михаил Германович, найдите.– Хорошо, по ведомости.– Нет.– Твоим родителям помешают шестьсот? Да они сейчас на твои похороны больше потратят. Подумай о родителях, Аркаша, они ведь теперь одни остались!Я помолчал.– Хорошо, я добью этот модуль. Только чтобы Лосева духу не было в отделе – дайте ему отгул на неделю.– Спасибо тебе, Аркаша, ты золотой человек. Отдел будет вообще пуст, мы все возьмем отгул чтобы тебе не мешать.– И скажите вахтерам института, что я здесь буду оставаться на ночь – пусть не гоняют как обычно в десять.– Ну нежильцов вахтеры и не гоняют. Золотой человек! * * * Весь день и всю ночь я просидел за компьютером. Я боялся, что мне захочется спать, глаза будут закрываться сами собой, и снова появится сиреневый коридор, но спать совершенно не хотелось. Вечером когда НИИ опустело, я звонил домой – мама по-прежнему рыдала в трубку, звонил Юльке – подошла ее сестра и сказала, что Юлька в жутком состоянии, наглоталась снотворного и легла спать.За окном поднимался рассвет, розовое марево плыло из-за крыш домов. Наступали вторые сутки. Приходил Михалыч, цокал языком, говорил что-то насчет золотого человека. Ушел чтобы не мешать. Работалось легко. Ближе к вечеру я позвонил в офис Юльке, но Григорий сказал, что ее нет на работе. Тон у него был странный – одновременно вежливый, печальный и самодовольный. Звонил домой Юльке, но дома никто не брал трубку.На вторую ночь пришла старушка-вахтерша. Сначала она подняла крик о нарушении режима, затем узнала что я нежилец, посочувствовала, обещала поставить свечку в церкви. Она долго кляла Михалыча за то, что он заставляет человека работать дни и ночи даже после смерти. Чтобы меня утешить, начала рассказывать истории о сталинских годах, когда многие продолжали работать посмертно. Мы с ней посидели, долго и душевно поговорили. Она пересказывала мне содержание старого забытого фильма «Девять дней и один год» про двух ученых-ядерщиков, погибших на испытаниях. Один из них проработал после смерти еще девять дней, а второй – еще целый год, и даже сделал какое-то открытие, которое посмертно назвали его именем.Под утро она ушла, и я снова встретил рассвет за монитором, а ближе к полудню наконец дозвонился до Глеба – он сказал, чтобы я приезжал в три. Я позвонил Юльке. Трубку взяла она сама.– Аркашенька… – сказала она бесцветным голосом, – Ты прости, но… но я не смогу с тобой пойти. Я этого не вынесу, я… – она всхлипнула, – Я буду плакать и… я не могу больше! – она зарыдала.– Ладно, Юль, я тебе завтра позвоню.Вместо ответа Юлька разрыдалась еще громче, и я повесил трубку. * * * За дверью Глеба раздавались деловитые голоса, но обычного смеха не звучало. Я ткнул пальцем в кнопку звонка, и голоса сразу смолкли, словно эта кнопка отключала звук в квартире. Дверь открылась.– Здравствуй, Аркадий. – серьезно поприветствовал Глеб, – Проходи, ботинки можно не снимать.– У меня не снимаются. – сказал я, и тут же пожалел об этом, увидев как Глеб прикусил губу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14