Коридора больше не было, он остался внизу, я сам был этим коридором, коридором нежильцов. Сквозь меня летел в бесконечность со связкой гранат Николай Филозов, сквозь меня на далекие океанские огни Перл-Харбор падали японские самолеты, и я был пилотом-камикадзе в каждом из них. Сквозь меня летел Земной шар и Вселенная, я сам был всем этим миром, каждой его песчинкой и каждой бактерией. Я вел грузовик, а рядом со мной сидел я, и в кузове лежал я в виде двух компьютеров. И навстречу мне летел я, который был КАМАЗом и его водителем. Я был землей внизу и небом наверху, я был Вселенной. И я столкнулся сам с собой. Это ведь так просто – я и есть весь этот мир. Я – Вселенная. И в том числе Аркадий Галкин. Как частный случай себя. Я открыл глаза. * * * Фон был нечеткий, белый, но сумрачный. Где-то на грани углового зрения что-то маячило, размываясь. Какой-то рычаг или башня. Тела я не чувствовал, но мог открывать и закрывать глаза. Где-то за мной по-прежнему оставалось жерло сиреневого коридора, я чувствовал его, но уверенно держался наверху. Затем постепенно вокруг появилась резкость и башня оказалась всего-навсего серым штативом больничной капельницы.– Он приходит в себя. – сказала женщина в белом халате и склонилась надо мной.Я хотел что-то сказать, но не мог открыть рта. Прошло несколько минут, я чувствовал что рядом по-прежнему есть люди, и сделал еще одну попытку заговорить. На этот раз попытка удалась.– Где я?– Тише, тише! – тут же шепотом отозвалась женщина и склонилась надо мной.Я узнал ее – это была медсестра Светлана, которую я видел две недели назад в операционной.– Где я?– Нельзя разговаривать! Вы в больнице, вчера вечером попали в аварию, вас прооперировали, все цело, все будет хорошо. Разговаривать нельзя.– Вчера? В другую аварию?– Вам все расскажут, не надо разговаривать.– Но я же умер?– Кто вам сказал такую глупость?– Умер и ходил как нежилец.– Как кто? Куда ходил?– Значит у меня были эти… комические галлюцинации?– Комические? Смешные что ли?– Нет от слова «кома».– Ну тогда уж правильнее будет «коматозные». Хотя такого термина нет. Но не волнуйтесь, во время клинической смерти мерещится многое.– Клиническая смерть – это ведь смерть в клинике, так? А смерть духовного тела?– Вот вы поправитесь и нам расскажите. А то те, кто из комы вышел, не любят ничего рассказывать. Но пока не надо разговаривать.Я замолчал, осмысливая услышанное.– Постойте, но ведь вы были в операционной? Вас же зовут Светлана?– Светлана. – мельком удивилась она и, судя по голосу, куда-то обернулась. – Надюшка, спустись, сообщи родственникам, что больной уже пришел в сознание. А то с ночи сидят, ждут.– А что за родственники?– Мама пришла, девушка молодая, Юля, звонил э-э-э… Михаил Германович кажется – это ваш отец? Но мы в реанимацию никого не пустим. А когда вас через пару дней переведут в обычную палату – там уже как врач скажет.– Мама, Юля, Михаил Германович… – повторил я шепотом. – Знаете что?– Что? Передать что-то? – Светлана склонилась надо мной.– Передайте. Передайте им: проходите, не толпитесь, людишки добрые!Я закрыл глаза и расслабил невидимые мышцы души, удерживавшие меня над воронкой сиреневого коридора. И полетел вниз. Вниз, в полную темноту.– Так, что такое? Подожди, стой! Доктор! Доктор!! Товарищ Скворцов!!! Сюда! Больному плохо! Мы теряем его!Я уже не слышал – я падал все глубже и глубже, в полную темноту. Москва, 1998 10 апреля – 28 июня

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14