Однако теорему он доказал. И очень быстро – за каких-нибудь десять минут.
Скоро выяснилось, что он не начальство, а учёный. «Академик», – представлял его Смолин. «Член-корр», – буркнул тот. И в этом сокращённом «корр» и в том, что он не изрёк, а именно буркнул, мы почувствовали – он не любит титулов.
Во внешности его не было ничего «академического»: ни седых волос, ни ермолки. Он был молод – не старше сорока лет. И никакой «солидности». Быстрые движения, стремительная речь.
В первый момент казалось, что мысли его скачут, переходя с предмета на предмет. Не уследив за очередным «скачком», я решил, что мнение собеседника его не интересует. Но потом понял: как раз наоборот. Он настолько уверен в знаниях собеседника, что не хочет унижать его объяснениями.
Мне приходилось бывать на электростанциях. Ни шума, ни грохота, а воздух как будто дрожит от напряжения: Вокруг этого человека воздух тоже был особый, пропитанный бешеной энергией мысли.
За десять минут мы успели забыть об авторских свидетельствах, рассказать ему о наших работах, выслушать критику и понять, что имеем дело с человеком незаурядным. Он заведовал лабораторией в московском институте, у которого вместо названия был номер (в таких случаях, мы знали, не полагается задавать вопросов). Сюда он приехал испытывать новое оборудование. Очевидно, «оборудование» имело отношение к морю. Но и на этот счёт можно было только гадать.
Он сказал, что сейчас кислородом не занимается, «однако кто нынче не связан с кислородом». А о перекиси водорода слышал (мы быстро убедились, что «слышал» он больше, чем мы читали). Направление наших работ кажется ему интересным. «Перспективно, – сказал он. – Если не замкнётесь».
Я переспросил.
– Водолазные скафандры – для начала. Пора брать глубже («Маракотову бездну» читали?), выше (Циалковского знаете?) и шире, шире. Кислород не только медицина, это и промышленность.
Он процитировал Циолковского: «Самая, по-видимому, невозможная, нетерпимая вещь – отсутствие воздуха, или атмосферы». Напомнил слова знаменитого «Мемуара» Лавуазье: «Направляя посредством мехов струю воздуха на зажжённые уголья, мы вносим три четверти вредного или по меньшей мере бесполезного флюида на одну часть действительно полезного – следовательно, можно было бы значительно усилить действие огня, если бы оказалось возможным поддерживать горение посредством чистого воздуха» (то есть кислорода, конечно).
– Жизнь, идущая вчетверо медленнее, чем могла бы, – вот всё, что он добавил от себя.
И я увидел мир другими глазами. Первобытные костры, горящие в четверть силы. Ленивое пламя доменных печей. Вялый огонь в цилиндрах двигателей. Черепашье движение атомов и молекул, именуемое горением…
А где-то была другая жизнь. Бешено полыхали вулканы огня. Гремели взрывы. Всё неслось, крутилось, сверкало в яростных каскадах искр. Было что-то необыкновенно стремительное, яркое, праздничное в этом царстве бушующего пламени. Как будто мир несся вперёд на крыльях зари.
Я поймал взгляд Гены. Глаза у него серые. Но теперь они потемнели, стали почти чёрными. И в самой их глубине прыгали, метались золотые искры.
– Может, вы философы-моралисты? – резко рассмеявшись, бросил приезжий.
Это было нелегко, но я вспомнил. Он имел в виду слова Джозефа Пристли: «Моралист-философ скажет, что бог нам дал такой воздух, какой мы, люди, заслужили».
Когда я процитировал их на память, он нисколько не удивился. Знания, умение работать его вообще не удивляли. Это было естественно и понятно. Вот безделье и нежелание знать его действительно поразили бы. Как, скажем, людоедство.
– Я думаю, люди заслужили лучший, – заметил он. – Бог ввёл в воздух азот. Человек может его убрать. Так-то… А перекись – дело перспективное. Работайте.

АВТОРСКОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО № 85954

Этот короткий разговор очень помог нам. А может быть, и не в словах главное. Я уже говорил, что воздух вокруг него был как будто насыщен электричеством. В ионизированном же воздухе энергия, как известно, передаётся без проводов.
Вначале я с опаской присматривался к жёлтым огонькам в глазах Гены. Огоньки обычно означали новый проект. Но не скафандр и даже не доменную печь. Что-нибудь необыкновенное и совершенно грандиозное. Скажем, переход из нашего скучного трёхмерного пространства в четвёртое или пятое измерение. Преодоление законов притяжения. Связь с другими мирами посредством передачи мыслей. Короче, замечательные проекты, к которым Комитет по изобретениям почему-то относился с мрачным недоверием.
Время шло, а огоньки в глазах Гены не исчезали. Однако работал он добросовестно, строго выполняя наш договор. Ещё в тот день мы решили, что пришло время действовать. Академик пробудет в Баку неделю, за эти дни его надо поразить. Сделать изобретение, которое покажет, на что мы способны.
И тогда… тогда откроются не вполне ясные, но, несомненно, блестящие перспективы. Например, академик пригласит нас в свой номерной институт. Или расскажет другому академику, который…
В общем, изобретение было необходимо. Ясное, конкретное и совершенно бесспорное. Телепатическая связь с иными мирами тут не годилась.
Не знаю, о чём думал Гена. Но он читал книги о применении кислорода в промышленности, набрасывал вполне реальные схемы. А когда наши выводы сошлись, я окончательно успокоился. Человек волен иметь любую окраску глаз – в конце концов, это его личное дело.
Не было ни возможности, ни времени изучать все области, где нужен кислород. Этак нам пришлось бы перебрать всю промышленность. Нас интересовали лишь те отрасли техники, где он используется в чистом виде – не как воздух, а именно как кислород.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68